Читать книгу - "Французский роман - Фредерик Бегбедер"

Снова став холостяком, мой отец поселился в Пятом округе, в двухэтажной квартире с балками и белым ворсистым ковром. На втором этаже у нас с братом имелось по комнате, но мы появлялись там в среднем не чаще одного раза в месяц, по выходным. Отцу тогда было 35 лет — на восемь меньше, чем мне, пишущему эти строки. И кто я такой, чтобы судить бурную жизнь моего тридцатилетнего отца с высоты своего арестантского сороковника? В моем разумении он после развода полностью переменился: деловитый менеджер больше ничем не напоминал помешанного на античной философии студента, застывшего в неуклюжей позе на свадебной фотографии. Он возглавлял американское агентство «охотников за головами» (мой отец — один из тех, кто импортировал во Францию профессию headhunters), четырежды в год совершал кругосветное путешествие, слыл своим в кругу элиты, носившей строгие костюмы от Теда Лапидуса, и поражал уверенностью в себе, обретаемой только в несчастье.

Он выбрал свой путь: выпятив грудь, влился в мир капиталистов и смиренно принял звание successful[57]. Богатый, красивый, одинокий, он часто приглашал к себе друзей на коктейль. В этом слове вместилось мое детство; у меня такое впечатление, что все семидесятые годы я провел на коктейлях. На низких столиках валялись журналы с голыми женщинами — «Absolu», «Look», «Lui» (»журнал современного мужчины»), вперемешку с парой номеров «Expansion» и «Fortune». Отец был деловым человеком — атташе-кейс, «астон-мартин DB6», кубинские сигары, — что не мешало ему ко всему на свете относиться с тонкой насмешкой, со снисходительной иронией, основанной на глубокой эрудиции и хлестком чувстве юмора.

На ночном столике у него лежали Сенека и «Семья Тибо», заваленные коробками спичек с логотипами отеля «Ориенталь» в Бангкоке, сингапурского «Хилтона» или сиднейского «Шератона». На улице Мэтра Альбера компания собиралась пестрая, беззаботная и веселая, — дело было до первого нефтяного кризиса. Это поколение переживало золотой век материализма, мир был не так опасен, как сегодняшний, — сладкий сон, продлившийся три десятка лет. На мраморном столике возле входной двери копились клубные карты — «Привэ», «Элизе-Матиньон», женевский «Гриффин», нью-йоркский «Реджин», «Дайнерз Клаб Интернэшнл», «Максим’з Бизнес-клаб», лондонский «Аннабель», «Апокалипсис»… С пепельницами, в которых горками лежали монеты разных стран, соседствовали бессмысленные конструкции-мобили (стальные шарики, подпрыгивающие на проволочках и издающие приятный перестук) или привезенные из Нью-Йорка диковины (первые часы «Timex» с жидкокристаллическими красными цифрами, первые электронные шахматы, первый калькулятор «Texas Instruments», складной телефон из белой пластмассы, а чуть позже первый аудиоплеер «Sony»). Мой отец обожал технические новинки, мне он казался кем-то вроде Джеймса Бонда, и на самом деле походил на Джеймса

Кобурна в фильме «Наш человек Флинт»[58]. Никогда не забуду своего восхищения, когда в его «астоне» появились автоматически открывающиеся окна, а затем, уже на следующей машине, «Пежо 604», — откидная крыша с электроприводом, когда он завел первый мобильный телефон «Radiocom-2000» и первый видеомагнитофон «Betamax». Кроме того, он коллекционировал статуэтки Будды и старинные часы, отбивавшие каждую четверть часа. Субботними вечерами десятки его приятелей, спотыкаясь о нас, детей, тянулись к нему на кухню в поисках очередной бутылки шампанского «Пьер Карден» или блока сигарет «Картье». Помню одну очень высокую девушку по имени Роза де Ганэ; помню актрису, игравшую главную роль в фильме Эрика Ромера «Колено Клер», Лоране де Монаган (она без конца твердила отцу, что жаждет меня усыновить — я не возражал!); помню бельгийскую топ-модель Шанталь, предпочитавшую, чтобы все звали ее Ким.