Читать книгу - "Дорога великанов - Марк Дюген"

На следующий день я решил преподать ей урок. Мать любила кошек. Думаю, только кошек она и любила. Гордилась ими, поскольку они выигрывали конкурсы красоты. К моим сестрам мать испытывала благосклонное равнодушие, ведь они не были ни кошками, ни мужчинами: позволяла им объедаться, как свиньям, и призывала к целомудрию. У матери была черная кошка с длинной шерстью, очень редкой породы. Она родила котят, которых мать продала, – всех, кроме одного. На следующий день после визита священника я вернулся из школы домой и поймал котенка. Он царапал мои ладони с таким отчаянием, словно чувствовал, что его ждет. Я колебался между жалостью к беззащитному животному и острой потребностью наказать родительницу. Потом я засунул котенка в печку и захлопнул дверцу. А когда мать, сидя напротив и буравя меня беспощадным взглядом, допытывалась, где котенок, я наслаждался ее муками. Я не отводил глаз, но неумолимо и упорно молчал. Мать готова была буквально выбить из меня правду, однако передумала: стакан скотча ее утихомирил. Я живьем спалил маминого конкурсного котенка.

Через полгода я обезглавил другого котенка, тельце закопал, а голову спрятал в своей комнате, в коробке для заплаток велосипедных шин. Не знаю, как она очутилась в комнате, при том что велосипеда у меня нет. Мать регулярно перерывала мои вещи, как тюремный надзиратель, в поисках чего-то, о чем я не имел конкретного понятия. Так она обнаружила гниющую голову котенка и принялась орать, сперва от гнева, потом от отчаяния: не могла смириться с тем, что родила палача. И, как всегда, чем больше росла ярость, тем быстрее мать от меня отдалялась. Она никогда не кричала, стоя со мной нос к носу. Странным образом, это событие сблизило меня с младшей сестрой.

Я делаю в своем повествовании паузу. Всё, что я рассказываю, далеко не в точности повторяет то, что я поведал Лейтнеру. Шестнадцатилетний подросток, даже очень развитый, не способен рассказывать столь гладко и в то же время спонтанно: ведь он, то есть я, не привык к исповедям. Иногда док вытягивал из меня воспоминания по капле, а затем сам регулировал их прерывистый поток. Мне нравилось, что Лейтнер меня не судит. Ни разу не слышал, чтобы он давал моим действиям оценочную характеристику. История с обезглавливанием заставила его содрогнуться, хотя он знал ее раньше: она фигурировала в протоколе, составленном во время моего ареста после разговора полиции с матерью. Мать заявила, что случившееся ее не удивляет, поскольку я уже однажды обезглавил кота.

Лейтнер встал и принялся бродить по кабинету. Впервые я заметил, что из окна открывается вид на деревню и что Лейтнер не запирает окно на засов. Но мне не хотелось никуда уходить. Даже если бы передо мной распахнули все двери и расстелили красную ковровую дорожку, я не ушел бы из больницы, потому что за ее пределами мне не с кем поговорить.

Вскоре Лейтнер занял свое место, и у него на лице отразилось удовлетворение. Он прояснял ситуацию для самого себя:

– Из-за нее ты теряешь голову. Из-за нее ты теряешь голову, отрубаешь голову дорогому ей существу. Вы квиты. Сперва ты засовываешь котенка в печку. Это реакция на печку и на огонь, которым тебя пугают. Но этого недостаточно. Ты отрубаешь голову ее котенку и хранишь в комнате, зная, что мать обязательно ее найдет. Ты следишь за моей мыслью?

Я следил.

– Это символично. Ты отрубил голову котенку, потому что не осмелился отрубить голову матери. Тебе хотелось обезглавить мать?

– Нет, никогда.

– Тем не менее голову ты теряешь именно из-за нее.

Он задумывается.

– До этого момента ты всё контролируешь. Ситуация выходит из-под контроля, когда ты приезжаешь к бабушке с дедушкой. Ты не очень хорошо знал бабушку. Сколько раз ты видел ее раньше?

– Два раза.

– Она тебе чужая? Ты чувствуешь к ней привязанность?

– Думаю, я никогда ни к кому не чувствовал привязанности.

– Даже к отцу?

– К отцу чувствовал.

– Бабушка напоминает тебе о матери. Такая же сокрушительница духа. Твой отец недаром женился на матери: она похожа на его собственную мать. Когда он начинает отдавать себе в этом отчет, он разводится, потому что спать с собственной матерью неприемлемо. Для тебя бабушка олицетворяет мать. Подсознательно ты считаешь, что в союзе родителей виновата она. Ты следишь за моей логикой?

Я следил, впрочем, ничего особенно нового для себя не открывая.

– Ты винишь в своем рождении бабушку. Бабушка несет настоящую ответственность: то, что ты можешь пережить, если речь идет о матери, не можешь пережить, когда речь идет о бабушке. Так возникает идея убийства. То, что удерживало тебя от убийства матери, не удерживает от убийства бабушки. Двери перед тобой широко распахнуты, ты ждешь лишь сигнала. Сигналом оказывается голос, крик: бабушка на тебя кричит. Бабушкин огород напоминает тебе другую ненавистную территорию: подвал родительского дома. Нет никаких сомнений в том, что ты должен действовать. Либо она, либо ты. Либо жизнь, либо безумие. Убивая, ты стремишься избежать безумия. То есть ты не безумен. Однако и полную ответственность ты тоже не можешь нести: тобой движет искра безумия. Ничего хорошего ты не сделал, Эл. Нельзя вершить правосудие самому, особенно когда общество не в состоянии принять твоего решения. Ты же знаешь, Эл, и в Библии сказано: «Не убий».

Он выдохнул с такой силой, словно всё самое сложное было уже позади. Снял очки и положил перед собой, чтобы проверить, надо ли протереть стекла. Откинулся, вытянул ноги.

– В наших краях люди очень интересуются своим географическим происхождением. Лучше бы они интересовались своим психологическим происхождением. Твоя история, Эл, началась очень давно. И мы никогда не узнаем, что превратило отца твоей матери в сексуального извращенца, стремящегося к инцесту. Твоя мать, наверное, всегда из-за него будет ненавидеть мужчин. Она могла бы держаться от них подальше – но нет, напротив: она собирает их вокруг себя, чтобы удобнее было потом растоптать. Твой отец попался в капкан. Что касается тебя, ты собственность своей матери – вещь, которой она распоряжалась, как хотела. Ты должен был как-то вырваться, искоренить зло. А как мы искореняем зло? Мы уничтожаем. Чтобы вылечить дерево, надо отрубить сухие ветки. Ты в какой-то степени так и поступил. Хорошо еще, что не всю семью перестрелял. Я работал над одним делом: парень, прежде чем покончить с собой, вырезал целиком всю свою семью. Это удивительным образом напоминает акт уничтожения расы…

Лейтнер помолчал.

– Вряд ли твой отец станет общаться с твоими сестрами. Дети от первой жены олицетворяют для него крах, катастрофу, муки, отчаяние и разочарование. Ты описываешь своих сестер как бессмысленных существ. Твоему отцу, герою войны, необходимо избавиться от вас, чтобы всё начать заново. Мне жаль, но ты больше никогда не увидишь отца, Эл. Когда он избавился от тебя в Лос-Анджелесе, отправив к бабушке с дедушкой, он, таким образом, себя защитил. Он понимает, что ты ни в чем перед ним не провинился, но его угнетал один твой вид.

Секунду Лейтнер поразмыслил.