Читать книгу - "Близнецы - Тесса де Лоо"

7

«Sie waren so gut zu mir…»[19]Анна распрощалась с монахинями. Она завершила свое образование в монастыре, вылечилась от кашля и простуды, поправилась на пятнадцать килограммов; душевные раны покрылись тонкой корочкой. Осознание того, что она сумела подняться со дна, внушало ей немыслимое чувство уверенности. С холмов она спустилась в низину реки Липпе, домой. Отныне она не позволит издеваться над собой. За сдержанным приемом дяди Генриха скрывалась радость по поводу ее возвращения. Под напускным самообладанием тети Марты угадывались зависть к пышущей здоровьем падчерице и искреннее изумление ее неожиданному появлению. И как только она вообще выжила? Однако тетя Марта держала себя в руках: отныне за ней следили патер и совет по защите детей.

Во время добровольной ссылки Анны в деревне произошли изменения. С тех пор как сыновья фермеров — владельцы собственных лошадей — получили право вступать в гитлеровские элитные подразделения «Рейтер-СА», их авторитет в деревне рос с головокружительной быстротой. Кроме того, Гитлер возвел крестьянство в первое сословие Третьего рейха, на котором держалось все общество, Reichsnährstand.[20]Бывшие одноклассники Анны, братья и женихи ее прежних подруг — почти все они входили в СА. Никто им не перечил. Лишь несколько девушек из католической конгрегации дев, членом которой она была с четырнадцатилетнего возраста, негодовали наравне с Анной. Руководительница конгрегации фрау Тиле, их бывшая школьная учительница, спешно организовала кружки пения, танцев и театрального искусства, чтобы воспрепятствовать вступлению своих учениц в женское молодежное отделение национал-социалистической партии, Союз немецких девушек (СНД). Однако ее дни в качестве руководительницы конгрегации были сочтены. Новый декрет обязал ее стать членом национал — социалистического союза учителей; последующий декрет запретил членам этого союза участвовать в деятельности церковных организаций.

После мессы Якобсмайер отозвал Анну в сторонку.

— Послушай, Анна, — сказал он заговорщическим тоном, — на этот раз я хочу попросить тебя об услуге. Смогла бы ты взять на себя полномочия фрау Тиле?

— Я? — У Анны сорвался голос. — Но мне едва исполнилось восемнадцать, они не воспримут меня всерьез!

— Тсс, — прошептал он. — Я еще не закончил. Одновременно вместе с группой надежных девушек ты запишешься в СНД.

Анна разинула рот. Лукаво улыбаясь, Якобсмайер изложил ей свой план. Внедриться в женскую организацию гитлерюгенда, докладывать ему обо всем, что там происходит и, в конце концов, с Божьей помощью, разрушить местное отделение изнутри.

— Ты справишься, Анна. Я знаю тебя уже много лет.

Анна не верила своим ушам. Этот посланник Бога в пропахшей ладаном сутане, только что истово и с любовью отслуживший мессу, не останавливался ни перед чем! Ее переполняла гордость оттого, что для своего поручения он выбрал именно ее. Наконец-то она могла сделать что-то конкретное, а не утешаться фатализмом, который проповедовала настоятельница монастыря.

— Да или нет? — спросил Якобсмайер.

В одно воскресенье они пели и танцевали для католической церкви, в другое — для гитлеровского союза молодежи: в темно-синих юбках, белых блузках, коричневых куртках и с платками на шее, продетыми через плетеный кожаный ремешок. Якобсмайер ликовал. Девушки получали политическую подготовку и учились составлять печатные сообщения. Анну ценили за умение писать. Дядя Генрих сквозь пальцы смотрел на затею Якобсмайера. В один солнечный апрельский день на ферму приехал завуч школы, помнивший о выдающихся способностях Анны.

— Я тут кое-что тебе принес, — он выудил из портфеля тонкую книжицу. — Не могла бы ты выучить ее наизусть? Первого мая состоится большой праздник с театральным представлением.

Анна вытерла о фартук перепачканные руки и быстро пролистала брошюру. Тут, всем своим видом выражая подозрение, появился дядя Генрих.

— Крайсляйтер[21]ищет девушку на роль Германии, — завуч нервно защелкнул свой портфель. — Крепкого телосложения и светловолосую.

— Но почему именно Анна? — спросил дядя Генрих. — В деревне много других блондинок.

— Потому что только она прилично говорит на немецком и может продекламировать стихотворение.

— Да, это она может, — проворчал дядя Генрих, — но послушайте… Германия! Это уж слишком!

— У нас нет других кандидатур, — посетовал завуч. — У меня семья, я на службе у государства и должен выполнить это задание.

Репетировали целый месяц. Во время генеральной репетиции на Анну напялили барочный парик с длинными светлыми кудрями. С серьезным видом ей надлежало читать самые мелодраматические стихи, когда-либо выходившие из-под немецкого пера. У ее ног лежал раненный на войне солдат с окровавленной повязкой на голове, которую должны были видеть даже на последнем ряду. Анна обращала взор к воображаемому горизонту: «Повсюду вижу я лишь горе: ни лучика надежды, ни солнечного света… Ах, бедная, печальная Германия… Твои сыновья мертвы… Народ погублен…» От солдата требовалось лишь одно — как можно убедительнее играть мертвого, но артерия на его шее противилась режиссерской задумке и пульсировала так сильно, что посреди элегии Анна не выдержала и рассмеялась. Сотрясаясь всем телом (даже кудри предательски подрагивали) и прикрывая рукой рот, словно ее вот-вот вырвет, она, спотыкаясь, покинула сцену.

— Это еще что такое?! — заорал режиссер, крайне напряженный из-за боязни провала — последний был под запретом.

— Это невозможно, — хихикала Анна за кулисами. — Как я могу сохранять серьезность?! Господи, да обвяжите вы ему и шею тоже…

Однако первого мая Германия ни на секунду не вышла из своей роли. Анна играла с такой отдачей, что убедила не только публику, но и себя. По окончании спектакля крайсляйтер открыл бал. Не дав Анне возможности переодеться, он настоятельным кивком пригласил ее на танец. Прижавшись подбородком к его эполету, Анна вальсировала по пустой танцевальной площадке; костюм богини раздувался во все стороны, кудри летали вокруг головы. Молодые люди в униформах и девушки в цветочных венках смотрели на нее с восхищением: ведь она танцевала с самим крайсляйтером! Анна стала воплощенным символом того, во что все они верили, даже не подозревая, что этот символ пробрался к ним из враждебного лагеря. Триумф вскружил ей голову. Крайсляйтер держал ее так крепко, как если бы отныне собирался позаботиться о судьбе печальной Германии. Анна почувствовала искушение плыть по течению, закрыть глаза и наслаждаться своим новым статусом. Прежняя нищая, угнетаемая сирота навсегда осталась в прошлом. После праздника она приплыла домой на розовом облаке с золотой каемкой. Своим скепсисом дядя Генрих тут же развеял ее радостное настроение.