Читать книгу - "В Москву! - Маргарита Симоньян"

Ухоженные дачи на склонах — зависть друзей и знакомых — слизало волной первыми и унесло в открытое море вместе с людьми. От детского сада, где любили ходить на прогулки к журчащей недалеко от забора речке, остался один фундамент. Речка, взбесившись, сожрала детсад за минуту.

Через час на дорогах руками ловили сазанов.

Необъятная уйма воды вздыбила реки и речки и понеслась вместе с ними в главную реку — Кубань. И Кубань взбеленилась. Махнула ручьями, протоками и разнесла свои города и поселки, развалила саманные мазанки, выгнала на дорогу из своих светлых лесов испуганных лис и косуль, а потом залила и саму дорогу, по пути отбирая у своих работяг-казаков все, что копили и строили целую жизнь.

Там, где вчера спокойно сливались в единое русло неспешные Лабы и Кубанки, теперь, как подростки на папиной новой девятке, врезались друг в друга на бешеной скорости страшные дикие реки.

К вечеру казаки расстреляли Кубань с вертолетов, чтобы протаранить заторы, набросали в нее мешки с песком и металлоблоки, чтобы закрыть промоины в русле, но она не сдавалась — в столицу, в столицу, в столицу! — затопить, растоптать, проглотить главный город разоренного ею края.

Когда Нора и парни подъехали к мосту, город не спал. Кубань медленно и неумолимо поедала вокруг него поля, постройки, дороги, так что целые хутора, рощи и пашни превратились в одну сплошную Кубань. Под напором тяжелой воды и глины взрывались газовые магистрали, трещали, ломаясь, деревья, которые река собирала, продвигаясь все ближе к Кубанскому водохранилищу, большому Кубанскому морю, огромному, больше, чем город, защищенный от моря дамбой, которая в эти минуты держалась, напрягши все силы, но никто не рассчитывал, что она продержится долго.

На небольшом островке, на месте старого казачьего хутора, посреди блестящей воды серели клочки крыш. На крышах стояли люди. В лунном свете отражались их белые лица.

Это была турецкая сторона хутора — здесь жили турки-месхетинцы, ненадолго нашедшие на Кубани приют после кровавых ферганских погромов.

— Ну вот не уроды? — сказал Толик. — Вот какого хрена они не эвакуировались, когда по радио сказали? Весь хутор эвакуировался, а они остались!

— Они же по-русски плохо говорят, — ответила Нора. — Не слушают радио. А соседи им не сказали. Ты же знаешь, как они тут друг друга любят.

— А хрен ли они живут в России, если по-русски плохо говорят? — сказал Толик и сплюнул.

На покатой крыше ближе к берегу, держась за печную трубу, совершенно один стоял смуглый испуганный мальчик лет десяти. Вода была ему уже по колено. Мальчик хрипло кричал.

— Плыви сюда, придурок! — вдруг заорал Толик. — Ты же утонешь на хрен! Ты меня понимаешь? Плы-ви на бе-рег, при-ду-рок! Или ты тоже по-русски не говоришь?

— Я не умею плавать! — крикнул мальчик.

— Не, ну не уроды? Живут на реке и не могут детей плавать научить, — опять сплюнул Толик. — На, держи!

Толик протянул Норе свою футболку, сбросил обувь и пошел в грязную воду.

— Ни хрена себе тут несет, — сказал он, поскользнувшись на размякшем берегу и ухватившись за подтопленную иву.

— Может, не надо? — крикнула Нора.

— Да молчи уже! — отозвался Толик.

У моста собирались родные погибших, пропавших и просто толпа любопытных, над которой неслось в мегафон: «Просим покинуть берега, просим покинуть берега!» По воде, цепляясь багром за верхушки заборов под лодкой, плыли люди, искали своих.

Над толпой гулял страшный шепот:

— Стихия, стихия, стихия, а что же мы можем сделать, если стихия, стихия…

Безмолвно стоял мэр города, в ужасе глядя на реку.

Вдруг с дороги послышался гул, перерастающий в грохот. Нора обернулась:

— Господи, посмотрите!

По дороге, тяжело дыша, двигалась колонна БТР-ов. СевероКавказский военный округ прибыл воевать с рекой.

К БТР-ам потянулись десятки рук, протягивая белые записочки с адресами от тех, кто старался не думать, как рано вечером отец или мать улеглись в своем доме, а вода, пока они спали, тихонько толкнула ворота, а потом навалилась и сама их открыла, доползла до дверей, поднялась, залезла в окна, а что было дальше, лучше даже не думать.

Толик, отплевываясь, выгреб на берег с мальчиком. По гладким мускулам его тренированного живота и груди тянулись глинистые разводы. Толик грубо поставил мальчика на ноги на дорогу, отвернулся от него и сел на асфальт спиной к Норе, Димке и Педро.

— Толик, ты турчонка спас! — радостно сказала Нора.

— Ничего не говори мне, Нора, — сказал Толик, не оборачиваясь. — Просто ничего не говори.

БТР-ы плюхнулись в реку. Половину сносило водой.

Нора и Педро смотрели под ноги, туда, где по асфальту, как кровь из-под двери в кино, тихонько ползла черная лужица, наливаясь полнее и продвигаясь все ближе. Димка стоял совсем у воды, но как будто ее не видел — по нему вообще нельзя было понять, куда именно он смотрит.

— Уходить, уходить, отходить, — зашелестело в толпе.

— Парни, пойдем отсюда, умоляю! — запаниковала Нора.

— А куда мы пойдем? Если дамба рванет, весь город затопит. Общагу зальет до четвертого этажа, — ответил Толик. — Далеко не убежишь.

И тут встрепенулся мэр, расстегнул воротник короткой рубашки и решительно гаркнул кому-то:

— Будем взрывать!

Кто-то ему ответил:

— Да как же взрывать, Василь Василич, ведь всю пашню затопит, без хлеба останемся! Три года потом на этих полях ничего расти не будет!

— Без хлеба?! Без хлеба ты боишься остаться??!! — затопал ногами мэр. — Мы без жителей останемся, если сейчас не взорвем!!

Через полчаса куда-то дальше на берег потащили тротил, привязали к деревьям. Над безумной рекой ухнуло и замерло. Казаки взорвали заторы и прорвали старое русло, чтобы пустить Кубань по ложному следу — в поля, на созревшую пшеницу, подальше от живых людей. Нора увидела, как вода, подползавшая к обуви, засомневалась, метнулась левее, правее, и начала отступать.

Дамба устояла.

По дороге обратно Нора сказала:

— Народ, а до вас доходит, что мы реально могли умереть сегодня? До меня не доходит. Вот я пытаюсь себе представить, как это, что я бы умерла, а другие люди остались бы жить и жили бы дальше, а меня — нету. И не могу представить, не доходит.

Толик сказал:

— Самое ужасное не то, что мы бы умерли, а то, что мы бы умерли, не успев ничего сделать. Про нас даже вспомнить нечего. Зачем мы тогда вообще родились?

— Зато мы бы умерли, увидев, как прорвало дамбу! — возразил, улыбаясь, Педро. — А это гораздо круче, чем просто тупо жить.

Только Димка молчал. Он вообще в последнее время молчал. И никто не спросил его почему.