Читать книгу - "Птица - О Чхунь Хи"

Шла я с трудом. Ноги у меня затекли и стали тяжелыми, как камни. Мы снова сели в поезд и долго ехали, глядя на закат, а когда добрались до места, у нас с Уилем поднялась температура.

— Отец хотел нас тогда бросить. Сестрица. Он меня бросил. Ты помнишь? Он побил маму и выбросил меня с третьего этажа, а ведь я был совсем маленький. Но со мной ничего не случилось. Потому что я полетел. Ведь если упадешь, то умрешь. Я уже тогда это знал.

Уиль говорил все громче, а я каждую ночь уходила все дальше от дома.

Улица за вокзалом была темной, совсем без фонарей, но красные лампочки, украшавшие домики, придавали им уютный, приветливый вид. Мягкий розовый свет обволакивал сидевших в витринах женщин. Они спокойно читали или красились перед зеркалом — так, словно улица для них не существовала. Некоторые вышивали цветными нитками на пяльцах птиц и цветы. В комнате висели маленькие шторки — совсем как в домике Белоснежки и семи гномов. Это был какой-то другой, нереальный мир. Снаружи было темно, а от этих домиков словно бы исходил аромат тайны. Время от времени слышался шум приходящих и отъезжающих поездов. Мужчины с последнего поезда, не глядя по сторонам, пробирались в этот темный квартал и ныряли в жаркие, пропахшие духами комнаты. Мужчины напоминали усталых карликов.

С холма виднелись расходившиеся в разные стороны дороги. Земля была маленькой одинокой зеленой звездой, солнце — крэгом, гора — треугольником, а медленно текущая вода — длинной лентой. Желтеющие листья вздрагивали, как уши сомневающегося человека. Я смотрела на облетевшие, погруженные в глубокую задумчивость деревья, и мне казалось, что ни они, ни я больше не вырастем. На земле лежали кучи сухих листьев. Место, куда мы с Уилем ходили по нужде, тоже было засыпано. Я расчистила яму и присела. Шум ветра напоминал песню, которую пели мы с Уилем. Песня стала ветром. А мы пели? Может, и нет. Мне почудилось, что среди деревьев мелькнули солнечный луч и крохотная фигурка Уиля, перемещающегося со скоростью света. Внезапно мне стало страшно на пустом холме, и я кинулась бежать вниз.

Когда я пришла из школы, в комнате было полно света. Висевшая на окне тряпка упала, и лучи солнца падали на синюшное лицо Уиля. Я приподняла одеяло и увидела влажные пятна на одежде. Я раздела брата и обтерла его тело.

— И не совестно тебе так себя вести? Ты что, грудной младенец? Придется надевать на тебя подгузник.

Пока я его отчитывала, Уиль, как глухой, выкрикивал свой монолог.

Наверное, он опорожнил желудок, чтобы попытаться взлететь. Я внимательно осмотрела его тело, собачий укус, от которого остался белый шрам на руке, и маленькую жалкую пиписку. Повсюду на коже были синие пятна, даже татуировка на руке стала синеватой. И следы от иголок тоже посинели. Под волосами обнаружилась шишка с открытой ранкой посредине. Может, его душа и сама жизнь ушли именно через нее? Я все поняла. Через эту дыру должен был выйти наружу сияющий ореол, окружавший космического мальчика Тото и доказывавший, что он — дитя света.

Голый Уиль продолжал говорить:

— Наш папа бил маму. Кто разрисовал ей лицо, пока она спала? Кто выпустил ее душу и помешал вернуться?

Мой отец бил маму своими круглыми крепкими кулаками. Он входил в комнату в перчатках, постукивая правым кулаком о ладонь левой, и мама сразу забивалась в угол и начинала кричать: «Не бей меня, не бей меня, умоляю». Мы неподвижно сидели в другом углу. Глаза у нас были закрыты, в ушах звучал ее крик.

Отец бил маму долго, не торопясь, и ее лицо покрывалось багрово-синими пятнами.

— Зачем он так поступил, сестрица?

Я приказывала Уилю прекратить, замолчать, угрожала побить, если не остановится, но он не слушал. Он кричал так громко, что я не разбирала слов, и тогда я запеленала брата в одеяло с головой, чтобы соседи не слышали этих воплей, и ушла.

День подходил к концу.

В доме господина Йи стояла тишина, но клетка по-прежнему висела под скатом крыши. Уходя, он, должно быть, забыл занести ее в комнату.

Птица то и дело всхлипывала — «ни, чи», — наверное, боялась наползавшей темноты. Уиль тоже мог испугаться ночи, и я вернулась в комнату, чтобы зажечь рядом с его кроватью свечу.

Заперев дверь, я на мгновение застыла в нерешительности, как будто забыла что-то сделать. Рыдания птицы в клетке казались дурным предзнаменованием. Осторожно, как это делал Уиль, я залезла на штабель кирпичей и сняла клетку.

Когда я шла по внутреннему двору, домовладелица и монахиня усаживали госпожу Ёнсук в инвалидное кресло. Старуха бросила на меня укоряющий взгляд.

— Куда это ты убегаешь каждый вечер? Хвостом вертишь? Не рановато ли? Если твой отец вернется, я все ему расскажу.

Госпожа Ёнсук была нарядно одета и накрашена: черные брови, красные губы — точь-в-точь как на свадебной фотографии. Улыбающееся лицо казалось маской из-за необычного макияжа.

— Какая же вы красивая в этом платье и с этим гримом! Сегодня Учитель произнесет молитву, возложит на вас руки, и вы снова будете ходить, как изящная танцовщица. Теперь, приняв нашего Бога, вы стали его супругой — телом и душой.

Госпожа Ёнсук качала головой в ответ на слова святоши.

— Что ты там держишь в руках? Это не твое, зачем ты взяла клетку? Если господин Йи узнает, тебе достанется! — закричала старуха, но я вышла из дома и даже не обернулась.

Демон Агора борется с Тото, пуская в ход всякие гадкие хитрости, но Тото в конце концов побеждает с помощью волшебной сабли. Но Тото недолго радуется победе: он тоже умирает, потому что не может сдержать слез, когда спасенная им красавица Лили возвращается на Землю.

Тото исчезает в той же вспышке света, которая дала ему жизнь, а Агора и железные воины из его адской армии распадаются на составные части, плюясь болтами и зубчатыми колесиками, которые заменяли им сердца, легкие и мозги.

В момент смерти Тото рушится гигантский замок демона. Из слез Тото образуется прозрачная река, деревья и травы воскресают и начинают петь. Листочки танцуют на ветру под ослепительным солнцем. В один прекрасный день наш Тото вернется! Космический ангел, защитник справедливости!

Птичка в клетке насвистывала, как будто хотела присоединиться к хору счастливых голосов.

Клетка была тяжелая. Птичка весила не больше пригоршни ветра, но рука у меня одеревенела. Я много раз наклонялась, чтобы посмотреть, не превратилась ли птица в булыжник или железный брусок.

Какая-то женщина заступила мне дорогу. Она спросила:

— Куда ты направляешься в такой час с птичьей клеткой? А-а-а, понимаю, ты ее только что купила…

Я посмотрела женщине в лицо. Я не знала, кто она такая. В памяти роились смутные образы. Кого-то она мне напоминала, вот только я не могла сказать, кого именно.

— Кто вы такая? Что вам нужно?

— Ты разве не Уми? Не Пак Уми, ученица пятого класса школы Хануль? Твоя шутка заходит слишком далеко. Нельзя так насмехаться над людьми. Я — твоя матушка-наставница.