Читать книгу - "Источник солнца - Юлия Качалкина"

Не знаю, как вас, а меня эти бытовые подробности порядком утомили. Поэтому объясню сразу: Евграф Соломонович, не растекаясь мыслью по древу, выпил чая и, взяв портфель, покинул квартиру на седьмом этаже, окнами в три стороны света. Солнце в небе стояло высоко, и деревья вдоль улицы почти не отбрасывали тени. Идти было легко и приятно. Евграф Соломонович свернул с Красноармейской в какой-то переулок, обогнул палатку «Центрпечати» и скоро потерялся из виду. Какое-то время за него можно было принять высокого мужчину в таком же, как у Евграфа, коричневом видавшем виды пиджаке. Но мужчина, дошагав до отделения Сбербанка, резко повернулся, чтобы ответить на вопрос заплутавшей старушки. И когда он басом порекомендовал ей пройти «прямо метров сто, а там – налево и до светофора можно», стало ясно: не Евграф это. Не Соломонович. А о посторонних предпочитаю не писать.

Записку Евграфа Соломоновича первым обнаружил на холодильнике Валя. Он встал, мучимый жаждой, и в поисках воды забрел на кухню, не желая быть первым проснувшимся и планируя, опустошив стакан, вернуться под одеяло. Забрел, увидел и… остался сидеть на стуле. Тело еще досыпало свою ночную норму, а голова уже начинала потихоньку работать. Вале было немного гадко. Да. Гадко, пожалуй, то самое слово. Не плохо. Не тяжело. Не грустно. Но гадко. Вчерашний день не шел из головы, в подробностях по прошествии почти суток не теряя ничего: как взял и поругался; как потом пересказал все случившееся Нине, молча выслушавшей его и погладившей по голове; как с ним никто с этого злосчастного вчерашнего дня так и не поговорил. Не поругался в ответ, не растолковал, что так делать нельзя, не обиделся. Ничего вообще не сказал. И даже не проснулся раньше него, чтобы задать атмосферу дня. Помните поговорку: кто рано встает, тому Бог подает? А чего подает, не спрашивали? Так вот: Бог подает мысль дня. Настроение дня. И ты это настроение потом распространяешь на вставших после тебя. Вот такой секрет обыкновенный. Валя об этом задумался только сейчас и глубина собственного прозрения его поразила. И немного успокоила.

Вот встал бы он часа на полтора позже: суетилась бы в прихожей мама, собираясь на работу. Помешался бы под ногами, и, глядишь, заслужил себе доброе слово или даже прощальный чмок. И день был бы спасен. Да хоть бы Сашка даже! Пускай не мама, но Сашка… и Артем спит, как агнец божий!

Валя сидел какое-то время, обхватив голову руками, а потом встал и вернулся обратно с ручкой, которой сделал лаконичную приписку на папином листке: «Я тоже – по делам. Валя». Водрузив листок на его законное холодильное место, Дектор-младший сделал себе три бутерброда из припрятанного вчера между банкой компота и сковородкой печеночного паштета, запил эту сухомятку кипяченой водой и, забыв почистить зубы, потоптавшись в прихожей и посмаковав внутреннюю свою гадость, тоже покинул квартиру на седьмом этаже окнами на три стороны света. Если бы Саша его видела, она бы сказала нам под полную свою ответственность: Валя к Нине не поедет. Почему? – недоуменно воззрились бы мы. Все просто: он не почистил зубы. А Саша знала: Валя чистит зубы, – значит, едет к Нине. Знала и смеялась над братом. Потому что сама привыкла совершать эту утомительную процедуру два раза в день. Чистить зубы, я имею в виду. А что я имею в виду кроме? Я имею в виду, что Артем от Валиных коридорных топтаний тоже проснуться не замедлил. Открыл глаза и снова, как всегда, все понял. И про гадость, и про поговорку, и про записку, быть может, что-нибудь предположил. Но решил – не вставать. Неудобный для проживания день лучше с самого его начала рассмотреть получше. И из теплой постели это сделать как нельзя удобнее. Вот Артем и рассматривал: напротив, уткнувшись носом в подушку, спала Сашка. Многозначительно темнела на белой стене закрытая дверь папиного кабинета. И легко, как ветреная женщина, колебалась тюлевая шторка на высоком окне. Весело становилось от этой шторки. И радоваться хотелось, и любить. И много-много хорошего сделать. Сашка повела носом, сморщилась и… открыла глаза. Итак, день начался окончательно. Бесповоротно.

* * *

Собственно, летопись семьи можно вести бесконечно. Почему, спросите вы? Я расскажу вам. Семья – это бесконечно разнообразная проекция одного типа характера. Это словно один человек, взятый с различным количеством примесей и в разные периоды своего существования. Вот папа. А вот его сын, который и он сам, и мама, и все родственники с обеих сторон. А если ребенка в семье два… То, как говорится, одному иксу соответствует бесконечное множество игреков.

Семья, когда вы о ней повествуете, дает вам счастливую возможность жить в ней. Пишущие люди по этой причине бессемейными не бывают никогда. Хотя не факт, что это приносит им счастье. Да и семьи бывают ох какими разными.

Скажете, Декторы были несчастной семьей? Нет. Не скажете. Потому что еще не все про них знаете. Так в путь же!

У Артема еще ночью родился в голове отчаянный план: научить Сашку кататься на велосипеде. Он проснулся часов около четырех и, глядя в кромешную тьму, вспомнил радость – ту ни с чем не сравнимую радость, которую получаешь от прогулок верхом на железном коне. Сначала ты ищешь в велосипеде скорости – той скорости, что не дают тебе ноги и не выдерживает бешено скачущее сердце. Потом ты ищешь у него компании. У него и другого такого же, который легко несет твоего друга. Потом – размеренной гимнастики для стареющего организма. Сокращения пути от пункта до пункта. Ты начинаешь относиться к нему утилитарно и он платит тебе сторицей. Он становится тебе не по силам. Велосипед – транспорт молодых. И вот оно счастье общего места – с ним не поспоришь!

Артем любил кататься. Но не любил свою «Каму». Потому что «Кама» стесняла его в движениях – колени упирались в руль и ноги было не разогнуть. Они, казалось, стремились достать до ушей. Артем на этом чуде техники чувствовал себя тушканчиком. У Вали был «Салют», и Валя, конечно, чувствовал себя павлином как минимум. А то и орлом. Ни один из братьев одолжить велосипед один у другого не пытался, хотя каждый – попроси его об этом другой – дал бы не задумываясь. Но про себя оба думали, что чужой конь на вечном для него приколе. Уже лет пять, как ни Валя, ни Артем не «выезжали», и техника стояла в темном закутке коридора, загроможденная всяким хламом, по которому безутешно плакала помойка. День для учений был идеальным: ни папа, ни брат не могли разворчаться из-за предстоящего бедлама по одной простой причине. Их не было дома. Маму Артем тоже надеялся «доспать», то есть дождаться ее ухода на работу, притворяясь спящим. Сашка секрет хранить согласилась. И вот, прощально звякнул в замке ключ последнего из уходящих, а двое в гостиной издали победный клич и повскакивали с кроватей. Ритуальное бросание подушками закончилось, когда одна из них угодила в компьютер, и Сашка была отправлена в ванную на помывку. Артем сам собой – в кухню на разведку завтрака. Завтрак обнаружился в эмалированной красной кастрюльке в виде горки пшеничной каши. На вершине этой горки желтел кратер сливочного масла. Нашлись тарелки, ложки, чашки – Артем суетился, неумело сервируя стол. Он любил есть церемонно, чтобы, насыщаясь, получать удовольствие еще и от процесса. Редко выпадали дни питательного самоуправства: тогда пропадала куда-то вся его церемониальность и возникало желание как можно быстрее загрузиться прямо из холодильника. Все равно чем, только бы в достаточном количестве. Ради Сашки Артем отступал от всех этих дикостей и некрасивостей и кое-как расставлял тарелки, разливал по ним или раскладывал – в общем, играл роль заботливой хозяйки. И каждый раз ему казалось, что сестра встает из-за стола голодной. Не потому, что мало съела, а потому что съела в неподобающей обстановке. Впрочем, это было своеобразное эстетство растущего организма.