Читать книгу - "Черный крест. 13 страшных медицинских историй - Андрей Шляхов"

С ассистентом Дунаевым пришлось повозиться – вздорный юноша морщил картофелеобразный нос, вопил о своей великой занятости и намекал на то, что приличному молодому человеку жить на то, что дает кафедра, невозможно.

«Иди на „скорую“, там больше платят, – с ненавистью подумал Владимир Михайлович. – Как будто ты живешь на эти деньги, сволочь. Постеснялся бы...»

Папаша Дунаева был проректором по административно-хозяйственной работе. Имея такого отца, разглагольствовать о своей бедности было и впрямь стыдно.

По своей воле Владимир Михайлович Дунаева к этому исследованию и близко бы не подпустил. Надежды на него, дурака, было мало, а толку еще меньше – все равно спихнет работу на ординаторов и забудет о ней.

Ординаторов и аспирантов «грузили» все – дедовщина на кафедре была та еще, но одно дело – дать поручение и проконтролировать его выполнение, и совсем другое – назначить ординаторов крайними, а самому полностью устраниться.

Но не взять Дунаева в долю было нельзя. Обида сына означала недовольство отца, а недовольство проректоразавхоза очень быстро может передаться ректору. Хочешь не хочешь, а бери Дунаева, с намеком на свои умственные способности прозванного на кафедре «Крошкой Ду».

«В конце концов, у нас, в России, ни одно дело без дураков не обходится, – попытался успокоить себя Владимир Михайлович. – Так уж повелось...»

За делами Владимир Михайлович совершенно забыл о сущей безделице – согласии этического комитета. Этические комитеты есть во всех медицинских учреждениях, проводящих исследования с участием пациентов. Формально они считаются независимыми, но на деле весьма зависимы прежде всего от своих человеческих страстей. В восьмидесятой городской больнице, где располагалась основная часть кафедры профессора Лунца, председателем этического комитета была заместитель главного врача по чрезвычайным ситуациям и гражданской обороне. Звали заместителя Галиной Федоровной, но вся больница за глаза называла ее «Холерой», соответственно занимаемой должности и характеру.

С пустыми руками к Холере соваться не следовало, поэтому в портфель, где уже лежали основные документы, касающиеся исследования, Владимир Михайлович положил конверт с десятью новенькими хрусткими стодолларовыми купюрами. Не удержался и, запершись в кабинете, минуту-другую с наслаждением вдыхал запах денег. Новые доллары пахли не так, как рубли и евро, а по-особому, очень приятно.

Натешив душеньку, Владимир Михайлович позвонил Холере по внутреннему телефону и сообщил, что намерен с ней увидеться.

– Жду! – Холера бросила трубку.

Со всеми, кроме главного врача Ольги Никитичны, Холера вела себя так, словно ей все были должны.

В конверт сразу же сунула хищный нос и не постеснялась на глазах у Владимира Михайловича пересчитать купюры. Владимир Михайлович наблюдал за этой процедурой с терпением много видевшего и все понимающего человека. У каждого свои тараканы, только у некоторых их что-то чересчур.

Закончив считать, Холера убрала деньги в свою безразмерную кожаную сумку, больше напоминающую мешок, а конверт смяла и выбросила в урну. Затем переписала себе в настольный ежедневник данные, нужные для дачи согласия, и сказала:

– Сейчас напечатаю и пущу по кругу. Заберете у Беликовой.

Доцент Беликова представляла в этическом комитете российскую науку. Холера была прагматична – зачем городить огород, то есть собирать заседание комитета, если можно провести его на бумаге, а согласие «пустить по кругу» на подпись. Подписал сам – передай другому члену комитета.

– У них там в Индии серебро дешевое, – сказала Холера, когда Владимир Михайлович уже встал, собираясь уходить. – И все цацки ручной работы. Попадаются весьма неплохие экземпляры.

– Я озадачу нашего индийского партнера, Галина Федоровна, – пообещал Владимир Михайлович, понявший намек. Впрочем, столь прозрачный намек просто нельзя было не понять.

– Ну что вы, Владимир Михайлович, это я так, подумала вслух. – Когда Холера растягивала в некоем подобии улыбки свои тонкие блеклые губы, они, казалось, совсем исчезали с ее лица. – Не надо, а то ваш индийский партнер еще вообразит обо мне невесть что.

«Двух браслетов будет достаточно, – решил Владимир Михайлович, – нечего приучать, а то совсем оборзеет».

Поступок Холеры был не только некрасивым, но и являлся вопиющим нарушением правил. Если тебе полностью заплатили по стандартным расценкам – нечего вымогать сверху чего-то еще. Интересуешься серебром? Потрать на него полученную тысячу долларов и будь счастлива.

Но и посылать Холеру по общеизвестному российскому адресу было нельзя: нужный человек, к тому же со связями в Департаменте здравоохранения. Глядишь, скоро и в главные врачи вылезет: Ольге Никитичне как-никак в этом году исполняется шестьдесят пять, на пенсию пора.

Ну, вроде как все подготовительные мероприятия позади. Теперь можно расслабиться и слегка выпить за успех дела. Пару-тройку недель придется крепко держать руку на пульсе, чтобы не было ошибок и перекосов. А уж потом, когда маховик наберет обороты, можно будет контролировать ход исследования раз в неделю.

Владимир Михайлович вспомнил, что забыл засадить кого-нибудь из аспирантов за поиск подходящих научных статей, и позвонил Ушаковой.

– Ирочка, скажи-ка – Ренат еще в отделении? Тогда пусть зайдет.

Все научные работники по идее владеют иностранными языками, хотя бы одним, но далеко не все могут свободно на них изъясняться и столь же свободно читать и писать. У всей кафедры был свеж в памяти недавний конфуз, когда во время банкета, устроенного одним австрийским фармацевтическим концерном, профессор Агуреев, представляя свою невесту фирмачам, сказал дословно: «Это мой мост», да еще и повторил эту фразу дважды, недоумевая, с чего это вдруг собеседники так стеснительно улыбаются, словно каждый из них успел с ней переспать.

Ренат Конышев, полиглот по призванию, свободно владел английским и испанским языками, а в перерывах между подготовкой диссертации изучал немецкий.

– Что мне надо? – поставил задачу Владимир Михайлович. – Пяток свежих статей, касающихся вернадикамина и его аналогов, по возможности – критических, подборочку о новых тенденциях в фармакотерапии аритмий, пару «широкоформатных» статей, так сказать – для кругозора, и вот еще... Но это моя личная просьба...

Преданный взгляд Рената Владимиру Михайловичу не понравился. Слова «преданность» и «предательство» недаром так схожи между собой. Но деваться некуда – что имеем, с тем и работаем.

– Постарайся найти интересную информацию об этой фирме и ее владельце. – Владимир Михайлович передал Ренату листок с данными Пракаша и его фирмы.

– Сделаю, – заверил Ренат.

– Как диссер? Движется? – никогда не мешает напомнить человеку о том, что он от тебя зависит.

– Движется, – кивнул Ренат.

Нарыть ему удалось немного – информацию о том, что Пракашу дважды отказывали в английской визе и что его фабрика недавно поглотила какое-то другое аналогичное производство. Растет Пракаш, укрупняется, добавляет к своему сараю еще один.