Читать книгу - "Кэнди - Терри Саутерн"

Кэнди смутилась и отвела глаза, приготовившись к самому худшему. Наверняка мама Ирвинга тоже слышала всю историю про нее и про… ну, в общем, про то, что случилось, и сейчас она будет ее оскорблять и клеймить, как ее оскорблял и клеймил доктор Данлэп.

Но та вдруг замолчала. Она замерла, приложив ухо к стене, и, казалось, прислушивалась к чему-то…

Потом она вдруг метнулась к полке, где лежали запечатанные бруски мыла и стояли флаконы с моющей жидкостью. Одним суетливым движением она сдвинула эти бруски и флаконы в сторону, и за ними обнаружилась узкая скользящая панелька в стене. Мама Ирвинга обернулась к Кэнди, приложив палец к губам — мол, ни звука, — отодвинула панельку и приникла к открывшейся щели. Через пару секунд она вновь повернулась к Кэнди.

— Вот он, мой мальчик! — прошептала она в экстазе.

Кэнди подошла ближе и тоже заглянула в щель, которая, видимо, изначально предназначалась для кинопроектора. Там был большой зал, устроенный по принципу амфитеатра. В зале не было никого, кроме доктора Данлэпа, который сидел внизу, в круге яркого света в центре «сцены», и Кранкейта, который стоял на самом верху, у последнего ряда сидений, так что его было почти и не видно в полумраке.

Голову доктора Данлэпа сжимало какое-то странное приспособление наподобие обруча, с электродами, закрепленными на висках, и проводами, что шли от обруча к небольшому экрану с флюоресцирующим покрытием, установленному непосредственно перед ним, на расстоянии в два-три фута. По экрану бежали какие-то ломаные линии — видимо, отображавшие длину волн электрических импульсов мозга, — а сам Данлэп сидел, чуть подавшись вперед, и смотрел на них, как завороженный, широко распахнутыми глазами.

— Ну что, начнем? — обратился к нему Кранкейт, поднеся ко рту небольшой мегафон.

— Начнем! — отозвался Данлэп, почти не разжимая губ.

— Готовность номер один. Подтвердите.

— Есть готовность номер один.

Кранкейт наклонился вперед, пристально всматриваясь в экран и мерцающий пульт перед ним, и снова поднес к губам мегафон.

— Начинаю обратный отсчет! Вы готовы?

— Готов.

Кранкейт принялся отсчитывать секунды, глядя на часы у себя на руке:

— 8… 7… готовность номер один… 6… полная готовность… 5… А… пошел!.. 3… 2… 1! Готовность номер два. Подтвердите. — Теперь он кричал в полный голос. Было видно, что оба доктора увлечены, словно дети, играющие в волшебников.

— Есть готовность номер два.

— Начинаю обратный отсчет! Вы готовы?

— Готов.

— Готовность номер два! — выкрикнул Кранкейт и начал отсчет. Его голос звучал как-то странно, слегка механически — словно он проходил сквозь динамики радиотрансляционной сети.

— 100… 99… 98… 97… 96… 95… 94… 93… 92… 91… 90… 89… 88… 87… 86… 85… 84… 83… 82… 81… 80… 79… 78… 77… 76… 75… 74… 73… 72… 71… 70… 69… 68… 67… 66… 65… 64… 63… 62… 61… 60… 59… 58… 57… 56… 55… 54… 53… 52… 51… 50… 49… 48… 47… 46… 45… 44… 43… 42… 41… 40… 39… 38… 37… 36… 35… 34… 33… 32… 31… 30… 29… 28… 27… 26… 25… 24… 23… 22… 21… 20… 19… 18… 17… 16… 15… 14… 13… 12… 11… 10… 9… 8… 7… 6… 5!.. 4!.. 3!.. 2!.. 1… МАСТУРБАЦИЯ!

Кэнди сперва не поверила своим глазам. Когда отзвучало последнее эхо громогласной команды Кранкейта, Данлэп… ну, в общем, понятно. Где-то через минуту Кэнди оторвалась от щели в стене и проговорила упавшим голосом:

— Я, пожалуй, пойду. А то у меня голова разболелась.

— И не забудь, что я тебе говорила, — мама Кранкейта злобно уставилась на нее. — Оставь Ирвинга в покое!

Кэнди медленно побрела по лабиринту больничных коридоров, пытаясь найти дорогу обратно к папиной палате. По пути она размышляла обо всех неприятных странностях, что случились с ней за сегодня: кошмарная сцена в приемной, разговор с миссис Семит и теперь еще эксперимент в амфитеатре. Она знала о необычных теориях доктора Кранкейта (от той медсестры, что подсказала ей, как пройти в регистратуру), но одно дело — знать, а другое — увидеть своими глазами, как все это происходит на практике. Для нее это стало большим потрясением. Кэнди была смущена, озадачена и растеряна — и плюс к тому она страшно устала. Она вытерла мокрый лоб носовым платком. Ей хотелось скорее добраться до стула и сесть…

Прошло еще две-три минуты, Кэнди уже начала отчаиваться, но тут громкий смех, донесшийся из одной из палат, подсказал ей, куда идти.

Она открыла дверь и ошарашено замерла на пороге. Зрелище было и вправду не для слабонервных: дядя Джек и Лютер лихо отплясывали на пару какой-то дикий, первобытный танец.

«Папа» встал в постели и теперь вполне бодро скакал по палате в своем банном халате и тюрбане из бинтов, подражая ритуальным пляскам североамериканских индейцев. Лютер, видимо, изображал из себя танцора эстрадного шоу с элементами фарса — он то и дело закладывал руки за спину и совершал неприличные движения тазом. Он снял пиджак и рубашку и остался теперь в одной майке. Тетя Ливия от души хохотала, глядя на этого кругленького лысенького коротышку, который выделывал этакие кренделя — не очень умело, но зато с большим воодушевлением. Собственно, этот заливистый смех Кэнди и услышала из коридора.

Очевидно, они решили не дожидаться, пока Кэнди принесет лед.

Тетя Ида — невозмутимая и спокойная до безумия — сидела в уголке и читала «Популярную механику» из больничной библиотеки.

Заметив Кэнди, застывшую на пороге, мужчины тут же прервали свои первобытные пляски и перешли на величественный, благопристойный менуэт. Дядя Джек отвесил Лютеру степенный поклон, а тот присел в очаровательном реверансе.

— Ой, не могу! Не могу! — взвыла Ливия и плюхнулась на кровать, давясь смехом.

О Боже, подумала Кэнди, они тут все точно с ума посходили!

Менуэт очень быстро наскучил мужчинам, и они вновь вернулись к своим диким пляскам — Лютер принялся ползать по комнате на коленях, а дядя Джек топал ногами, издавая пронзительные боевые кличи.

А потом дверь открылась, и в палату вошел Кранкейт.

Ко всеобщему изумлению, сам Кранкейт изумления не выказал — на самом деле, он даже приветливо помахал танцорам, как бы желая сказать: не обращайте на меня внимания, продолжайте — я не хочу прервать ваше веселье.

Может быть, это все ради меня, подумала Кэнди, и на глаза у нее навернулись слезы. Может быть, он понимает, что мне за них стыдно, и просто не хочет меня смущать.

Видимо, преисполнившись благодарности к великодушному и понимающему Кранкейту и желая хоть чем-то его порадовать, дядя Джек и Лютер взялись за руки, словно девочки в хоре, и принялись топать ногами, выбивая мотив «Передавайте привет Бродвею».

Молодой доктор добродушно улыбнулся, но когда Лютер махнул ему рукой, приглашая присоединиться к ним, отрицательно покачал головой.

— Беру свои слова обратно! — весело крикнула Ливия Кранкейту. — Мне сперва показалось, что вы тоже из этих… скорбно-меланхоличных… но вы, вроде, нормальный парень… Господи, по мне так нет ничего ужаснее, когда люди пытаются веселиться, а какой-то еврейчик с угрюмой рожей портит им настроение, вы согласны?