Читать книгу - "Борец сумо, который никак не мог потолстеть - Эрик-Эмманюэль Шмитт"

Моноспектакль «Оскар и Розовая Дама» стал кульминацией и для самого Шмитта, и для неувядающей Даниэль Дарьё.[17]Потом пьеса превратилась в повесть. Но дело этим опять не кончилось: в 2009 году Шмитт снимает на этом материале фильм по собственному сценарию, более того — выступает здесь как режиссер и продюсер.

Вполне вероятно предположить, что у повестей «Дети Ноя» (2003) и «Борец сумо, который не мог потолстеть» (2009) неплохие перспективы для постановки на сцене или для экранизации.

Из романа «Евангелие от Пилата» отпочковались две пьесы, соединенные общим заголовком «Мои Евангелия»: «Ночь под оливами» и «Евангелие от Пилата». Они могут быть поставлены в один вечер или раздельно. Это драматический диптих, где первая часть — монолог Иешуа в ночь перед казнью, когда терзаемый страхом и сомнениями человек, которому наутро предстоит умереть, рассказывает о детстве и юности, о попытке летать, о смерти отца и поиске истины. Он вовсе не уверен, что когда-нибудь увидит мать, братьев, тех, кто поверил в него… Вторая часть — детективное расследование.

На сцене оказываются те произведения Шмитта, которые вовсе для нее не предназначались. Например, эссе «Моя жизнь с Моцартом» (2005). Это и автобиографическое повествование о том, как «минуты жизни трудные» для мальчика, юноши, мужчины озарялись светом Моцарта, и дань любви моцартовскому гению. Это письма самого ЭЭШ, обращенные к композитору, такие же бесхитростные и трогательные, как те, что Оскар писал Богу.

Дорогой Моцарт!

Знаешь ли ты, как я стал твоим либреттистом? Я работаю на тебя, ведь тогда, двести пятьдесят лет назад, мне не пришлось работать с тобой.

Я перекладываю твою оперу на французский язык, это «Свадьба Фигаро». Одним глазом смотрю в пьесу Бомарше, которая вдохновила переделавшего ее итальянца Да Понте, другим — на твою партитуру, руки на клавишах фортепиано, в зубах карандаш, под рукой стирательная резинка и словарь рифм — вот в таком не слишком удобном положении я каждое утро проводил пару часов за этим занятием.

Ты без конца меняешь ритм, темп, здесь ускорение, там замедление. В театре, если автор думает лишь о себе, провал обеспечен. Писатели, опьяненные собственной речью, или композиторы, зачарованные собственной музыкой, слышат лишь себя… А твоя музыка творит действие, но не прерывает его или сопровождает. Твои коллеги часто пытались ответить на вопрос о том, что важнее в опере: слова (Prima le parole) или музыка (Prima la musica)? Ложная дилемма. Твой ответ: Prima il teatro!

К своей книге Шмитт приложил диск с любовно подобранными фрагментами моцартовских произведений в фантастически прекрасном исполнении. А через два месяца после выхода книги эссе превратилось в музыкальный спектакль, поставленный на сцене брюссельского Дворца искусств.

«Евангелие от Пилата» Шмитт вынашивал около восьми лет[18]и все же не был удовлетворен своими набросками, ведь в зеркале романа прежде всего должно было отразиться его видение христианства, его пятое евангелие. «Разве не все мы, отталкиваясь от живописи, музыки, различных историй и фильмов, реорганизуем события, что-то опуская, что-то подчеркивая? Разве не все мы — и верующие, и неверующие — создали пятое евангелие?» Невольно подтолкнул работу над историей Понтия Пилата тот факт, что у писателя украли компьютер и дискеты. Он поневоле засел за работу, пытаясь вернуть утраченное; в результате за два месяца роман был закончен. Шмитта занимали два краеугольных понятия христианства: воплощение и воскресение. Вопрос, по поводу которого было сломано немало теологических копий: ведал ли Христос с самого детства о своем призвании, о мессианстве или же с возрастом начал сознавать свою инакость? В первой части романа показаны этапы осмысления Иешуа собственной участи, показаны страдания человека, который говорит о любви, а в ответ получает ненависть, сомнения того, кто видел столько лжепророков, что его терзает мысль: а вдруг он сам один из них? Речь идет не о всемогуществе Бога, а о его немощи.

То, что казалось миром, на самом деле было его обратной стороной; по мере того как усложняются поверхности, все их составные части становятся одновременно по разным параметрам и лицом, и изнанкой; оборотная сторона мира беспрестанно создает себе новое лицо.

Мишель Бютор. Критика и творчество

Во второй части романа говорится о воскресении. Центральным действующим лицом становится римский прокуратор Понтий Пилат. Профессиональный чиновник должен узнать, куда делось тело казненного, пока в Иудее не начались беспорядки, чреватые серьезными последствиями. Совесть его не тревожит, ибо он действовал в рамках римских законов. Понтия Пилата волнует другое: любимая жена и люди, с мнением которых он привык считаться, один за другим подпадают под влияние странного учения Иешуа. Шмитт обращается именно к этой исторической фигуре, поскольку считает, что по ментальности он ближе всего к нашей эпохе; с учетом всех политических обстоятельств, он вовсе не жаждет быть замешанным в это дело и поэтому берется за расследование.

Третий роман Шмитта «Доля другого» (2001) вызвал немало споров. Одних возмутил сам факт публикации книги со столь одиозным персонажем, другим сюжет о том, как Гитлер сделался художником-сюрреалистом, показался спекуляцией на запретном поле, попыткой облагородить монстра. Такие мотивы, как женитьба на еврейке, появление в парижском салоне Ротшильдов, казались абсолютно неправдоподобными. Подливали масла в огонь споры о том, где заканчиваются изыскания историка и начинается работа романиста. Многим казалось, что опасно говорить о Гитлере, пусть даже в романе. Автор отвечал, что гораздо опаснее замалчивать эту фигуру: «В конце концов, мы забываем, кем был Гитлер, и видим, как приходит Бен Ладен. Гитлер не был чудовищем. Он сделался таковым после 1918 года, в тридцать лет».

Пытка и виселица…

Пытка и виселица…