Читать книгу - "Нить, сотканная из тьмы - Сара Уотерс"

Кое-что из этого я наблюдала сама, поскольку мисс Брюэр как раз предстояло разнести почту и я пошла с ней: узницы, которых она подзывала, вскрикивали от радости, хватали письма и прижимали их к груди и губам. Лишь одна взглянула испуганно, когда мы подошли к ее решетке. Мисс Брюэр поспешно сказала:

— Не пугайтесь, Бэнкс. Для вас ничего.

Потом секретарша объяснила мне, что у этой заключенной очень плоха сестра и она каждый день ждет о ней известий. Вот это, сказала мисс Брюэр, единственная неприятная часть работы. Будет весьма печально принести такую весть, поскольку «о содержании письма она, разумеется, узнает прежде Бэнкс».

Все письма, которые получают и отправляют заключенные, проходят через кабинет капеллана, где мистер Дэбни или она сама их проверяют.

— Получается, вы знаете всю жизнь этих женщин, — сказала я. — Все их тайны и планы...

Секретарша покраснела, будто сама об этом никогда не задумывалась.

— Письма должны быть прочитаны, — ответила она. — Таковы правила. Но, знаете, пишут о самых обычных вещах.

Минуя штрафную зону, башенной лестницей мы добрались на последний этаж, и тут мне пришла одна мысль. Пачка писем становилась все меньше. Было письмо для старушки Эллен Пауэр; получив его, она мне подмигнула:

— От внученьки. Не забывает меня.

Таким манером мы приближались к повороту коридора, и тогда я спросила мисс Брюэр, нет ли письма для Селины Дауэс. Секретарша заморгала. Для Дауэс? Нет, ничего! Как странно, что я спросила, потому что это, пожалуй, единственная узница, которая никогда не получает писем!

«Никогда?» — переспросила я. «Никогда», — подтвердила секретарша. Получала ли Дауэс письма, когда только поступила сюда, мисс Брюэр не знает, ибо тогда здесь не служила. Но определенно, что за последние двенадцать месяцев узница не получила и не отправила ни одного письма.

— Разве нет друзей и родных, кто бы помнил ее? — спросила я.

Мисс Брюэр пожала плечами.

— Если и были, она с ними порвала либо они знать ее не хотят. — Улыбка ее стала натянутой. — Понимаете, кое-кто их здешних обитательниц держит свои тайны при себе...

Сказано это было довольно сухо, и секретарша двинулась дальше; когда я догнала ее, она читала письмо узнице, которая, видимо, сама его прочесть не могла. Однако слова мисс Брюэр заставили меня призадуматься. Я прошла чуть дальше ко второму ряду камер. Ступала я тихо, и прежде чем Дауэс меня заметила, я пару секунд наблюдала за ней сквозь прутья решетки.

Раньше я не особо задумывалась, есть ли на воле человек, который по ней тоскует, навещает ее и шлет ей ласковые письма, полные обычных мелочей. Теперь я знала, что никого нет, и окружавшее ее одинокое безмолвие показалось еще гуще. Видимо, мисс Брюэр и не подозревала, насколько она права: Дауэс хранит свои тайны при себе даже здесь, в Миллбанке. Еще я вспомнила и теперь поняла слова другой надзирательницы: хоть Дауэс и красива, никто никогда не пытался сделать ее своей «подружкой».

Я смотрела на нее, и меня окатило волной жалости. Ты вроде меня, подумала я.

Ах, если б, подумав так, я прошла дальше. Я жалею, что не ушла. Но она подняла голову, улыбнулась, и в глазах ее я увидела ожидание. После этого я уже не могла уйти. Я подала знак миссис Джелф, стоявшей дальше по коридору; когда она, достав ключ, открыла решетку, Дауэс отложила спицы и поднялась мне навстречу.

На сей раз первой заговорила она, едва матрона оставила нас одних и поспешила к своим делам.

— Я рада, что вы пришли, — сказала узница и добавила: — Жаль, что мы не повидались в прошлый раз.

В прошлый раз? — не поняла я.

— Ах, да! Но вы были заняты с учительшей.

— С этой!

Дауэс презрительно тряхнула головой и сказала, что ее здесь считают вундеркиндом, потому что к обеду она еще помнит строчки из Писания, произнесенные на утренней службе в церкви. А чем же еще заполнить пустые часы?

— С большей радостью я бы поговорила с вами, мисс Приор. Боюсь, в нашу последнюю встречу я не заслужила вашей доброты. С тех пор я мечтала... ну, вы сказали, что могли бы стать моим другом. Здесь мало поводов вспомнить, что такое дружба.

Ее слова меня порадовали, вызвав к ней еще большую приязнь и жалость. Мы немного поговорили о тюремных порядках.

— Может быть, со временем вас переведут в менее строгую тюрьму, например в Фулем? — сказала я.

Дауэс лишь пожала плечами и ответила, что одна тюрьма ничуть не лучше другой.

После этого можно было ее оставить, пойти к другой узнице, и тогда сейчас я была бы спокойна, но она слишком меня заинтриговала. Наконец, не сдержавшись, я сказала, что одна матрона поведала мне — разумеется, в самой сочувственной манере, — будто она вовсе не получает писем...

Правда ли это, спросила я. Неужели за стенами Миллбанка нет никого, кто проявил бы участие к ее страданиям? Дауэс секунду молча разглядывала меня, и я подумала, что в ней опять возникла гордыня. Но потом она сказала, что у нее много друзей.

Да-да, друзья-духи. Она уже говорила. Но ведь на воле должны быть и другие, кто скучает по ней?.. Дауэс опять пожала плечами и ничего не ответила.

— Разве у вас нет родных?

Есть тетушка-дух, сказала она, которая временами ее навещает.

— А нет ли у вас живых друзей? — спросила я.

Вот тут она все же слегка взъерепенилась: интересно, много ли друзей навестило бы меня, окажись я в Миллбанке? Общество, в котором она прежде вращалась, великосветским не назовешь, но оно не было и миром «воров и громил», не понаслышке знакомым большинству здешних обитателей.

Кроме того, «малоприятно, когда тебя видят в подобном месте». Общество духов, которые ее не осуждают, предпочтительнее тех, кто лишь посмеялся над ней в ее «злосчастье».

Похоже, она продуманно выбрала это слово. Я же невольно вспомнила иные слова, означенные на эмалированной табличке перед входом в камеру: «Мошенничество и насилие». Другие узницы, которых я порой навещаю, сказала я, находят успокоение в том, что рассказывают о своем преступлении.

— И вы хотите, чтобы я рассказала о своем? — тотчас спросила Дауэс. — Что ж, извольте. С той лишь разницей, что преступления не было! А только...

— Только — что?

— Была только глупая девушка, которая испугалась духа, и еще дама, которая испугалась вида девушки и умерла. А во всем этом обвинили меня.

Это я уже знала от мисс Крейвен. Почему же девушка испугалась? — спросила я. Чуть замявшись, Дауэс ответила, что дух повел себя «скверно» — именно так она выразилась. Дух повел себя скверно, а дама, миссис Бринк, увидев все это, сильно перепугалась...

— У нее было слабое сердце, о чем я вовсе не знала. Она упала в обморок и потом умерла. Мы с ней дружили. На суде никто об этом не вспомнил. Все лишь хотели найти понятную для себя причину происшедшего. Мать девушки заявила, что ее дочери и бедной миссис Бринк был причинен вред, и тогда все решили, что дело во мне.