Читать книгу - "Снег на кедрах - Дэвид Гутерсон"

Наблюдая за Хацуэ, Исмаил вспомнил, как они вместе выкапывали «земляные хвосты»[18]под отвесной скалой на Южном пляже.

…Хацуэ было четырнадцать; в черном купальнике она шла вдоль берега, неся садовую лопату и железное ведро с ржавым прохудившимся дном. Шла босиком, обходя острые края «морских уточек»;[19]прилив схлынул, и на песке остались пропитавшиеся солью пучки травы, блестевшие засушенными веерами. Исмаил шел в резиновых сапогах, с садовой лопаткой; солнце жгло ему плечи и спину, высушивая песок, налипший на руки и колени.

Так они прошли с милю, по пути искупавшись. После отлива на прибрежной полосе начали показываться моллюски, выстреливавшие фонтанчиками воды вроде маленьких гейзеров, спрятанных среди водорослей. В нижней части прибрежной полосы фонтанчики выстреливали высоко, на два фута и выше, выстреливали еще раз, потом уже не так сильно, а затем и вовсе сходили на нет. Моллюски высовывались из песка, поднимая шейки и поворачиваясь губами к солнцу; сифоны на концах их шеек блестели. Моллюски расцветали нежно-белым и перламутровым, выглядывая из образовавшейся после отлива трясины.

Исмаил и Хацуэ присели над моллюском, разглядывая сифон и обсуждая подробности его строения. Они сидели тихо, стараясь не делать резких движений, чтобы не вспугнуть моллюсков. Хацуэ поставила ведро; в одной руке у нее была лопата, другой она показывала на темно окрашенную раскрытую губу моллюска, отмечая ее размер, тона и полутона, окружность влажной щели. Хацуэ решила, что им попался «конский» моллюск.[20]

Им с Исмаилом тогда было по четырнадцать, и они с увлечением отыскивали моллюсков. Стояло лето, и остальное их не больно-то занимало.

Они подошли ко второму сифону и снова присели. Хацуэ, сидя на коленях, выжимала волосы, и соленая вода стекала по рукам. Перебросив волосы за спину, Хацуэ расправила их, чтобы высушить.

— Вот он, — тихо сказала она.

— Здоровенный, — ответил Исмаил.

Хацуэ наклонилась вперед и просунула указательный палец в отверстие сифона. Они увидели, как моллюск вдруг замер и втянул шейку в песок. Хацуэ сунула ему вдогонку ольховый прут; прут погрузился на два фута.

— Он там, — сказала Хацуэ. — Большой.

— Теперь моя очередь копать, — ответил Исмаил.

Хацуэ передала ему свою лопату.

— Ручка расшаталась, — предупредила она. — Гляди, чтобы не сломалась.

Исмаил копнул, и на поверхность поднялись раковины, ветки и морские черви; он вырыл канавку, чтоб не залило приливной водой. Хацуэ, улегшись животом на теплый песок, вычерпывала воду протекавшим ведром; ее ноги были гладкими и загорелыми.

Когда ольховый прут опрокинулся, Исмаил упал на землю рядом с Хацуэ и стал глядеть, как она копает. Показался сифон моллюска; они увидели отверстие, в котором скрылась его шейка. Исмаил и Хацуэ лежали у края ямки; они копали в грязи до тех пор, пока раковина моллюска не показалась на треть.

— Тащим? — предложил Исмаил.

— Лучше подроем под него, — ответила Хацуэ.

Это он научил ее выкапывать съедобных моллюсков. Четыре года они каждое лето охотились за ними, и у Хацуэ стало получаться гораздо лучше, чем у него. Она говорила с такой уверенностью, что у него не оставалось в этом никаких сомнений.

— Крепко засел, — показала она на моллюска. — Потянем сейчас — разорвем на части. Не будем торопиться, покопаем еще. Так лучше.

Когда пора было уже вытаскивать, Исмаил просунул руку как можно глубже, прижавшись щекой к земле, рядом с коленкой Хацуэ. Он был так близко, что видел только коленку и чувствовал запах соли, выступившей на коже.

— Осторожнее, — приговаривала Хацуэ. — Потихоньку, не торопись… Потихоньку…

— Поддался, — пропыхтел Исмаил. — Пошел…

Потом Хацуэ взяла моллюска у него из рук и промыла на мелководье. Потерла раковину ладонью и обмыла длинную шейку и ногу-присоску. Исмаил положил моллюска в ведро. Отмытый моллюск, с виду хрупкий, был крупным, примерно с индюшачью грудку без кости. Исмаил любовался им, вертя в руке. Его всегда изумляли толщина и вес этих моллюсков.

— Да, хорош, — сказал он.

— Большой, — согласилась Хацуэ. — Прямо-таки огромный.

Пока Исмаил забрасывал вырытую канавку, она стояла на мелководье и смывала с ног песок. Приливная волна накатывала на нагретую солнцем прибрежную полосу, и вода была теплой, как в лагуне. Они с Хацуэ сели рядом на мелководье, лицом к глади океана; за ноги цеплялись бурые водоросли.

— Он нигде не кончается, — сказал Исмаил. — Больше всего в мире воды.

— Где-то же кончается, — возразила Хацуэ. — Или попросту замыкается в крут.

— Это одно и то же. Значит, нигде не кончается.

— Но есть же где-то берег, где сейчас прилив, — не соглашалась Хацуэ. — Вот там и кончается.

— Не кончается. Он сливается с другим, и выходит, что они смешиваются.

— Океаны не смешиваются, — заявила Хацуэ. — У них разная температура. И разное количество соли в воде.

— Смешиваются. В глубине, — настаивал Исмаил. — На самом деле это один общий океан.

Он откинулся, опершись на локти, и набросил на ноги прядь водорослей. Потом снова выпрямился.

— Общего океана нет, — продолжала Хацуэ. — Есть четыре: Атлантический, Тихий, Индийский и Северный Ледовитый. Они все разные.

— Чем это они разные?

— Просто разные, и все.

Хацуэ откинулась на локти рядом с ним, и волосы ее повисли.

— Просто разные, — повторила она.

— Это не объяснение, — сказал Исмаил. — Вода она и есть вода. Названия на карте ничего не значат. Ты что, думаешь, если переплывешь на лодке в другой океан, то увидишь там табличку, да? Это…

— Говорят, меняется цвет воды, — ответила Хацуэ. — Атлантический — он бурый, ну или вроде того, а Индийский — синий.

— Кто тебе такое сказал?

— Не помню.

— Да ладно, враки все это.

— А вот и нет.

Они замолчали; слышен был только шум набегавших волн. Исмаил физически ощущал сидевшую рядом Хацуэ. Соль в уголках ее губ высохла, и остались следы. Он рассматривал ее ногти, пальцы на ногах, ложбинку внизу шеи. Исмаил шесть лет знал Хацуэ и в то же время совсем не знал ее. Незнакомая частичка, та, которую она не открывала, вдруг заинтересовала его.