Читать книгу - "Изгнание торжествующего зверя - Джордано Бруно"

Вот поэтому-то вполне разумно Юпитер определил Истине – блистать на самой выдающейся части неба. Но, конечно, та истина, которую ты зришь чувственно и которую можешь обнять высотою своего ума, вовсе не есть высшая и первая, а только некое изображение, некое подобие и отсвет иной, каковая превыше Юпитера, о ком мы постоянно упоминаем и кто служит предметом нашего олицетворения.

Саулин. Достойно и праведно, о София; ибо истина – самое искреннее, самое божественное из всего, даже – сама божественность и чистота, добро и красота вещей; насилие не в силах отнять ее, старость – состарить; скрывая, ее не умалишь, сообщая, не растратишь, ибо чувство не замутит ее, время не сморщит, место не скроет, ночь не прервет, мрак не застелет ее, наоборот, чем яростнее на нее нападают, тем все более и более она оживает и растет. Без защитника и покровителя сама себя защищает, почему и дружится с немногими мудрецами, ненавидит толпу, не дается тем, что ищут ее не ради ее самой, не хочет показываться ни тем, что дерзко выставляют себя перед нею, ни тем, что холодно ищут ее: живет очень высоко, где все на нее смотрят, и редкие видят.

Но почему, о София, за нею следует благоразумие? Может, потому, что те, кто хочет созерцать истину и проповедовать ее, должны благоразумно владеть собою?

София. Не в этом дело. У этой богини, которая всего ближе к истине, два имени: Провидение и Благоразумие. Она называется провидением, поскольку проявляется и пребывает в высших началах, и зовется благоразумием, поскольку действует в нас: все равно как солнцем зовут обычно и то, что греет и рассеивает свет, и, кроме того, сам рассеянный блеск и свет, отражаемый зеркалами и прочими предметами. Провидением, следовательно, она называется в применении к вещам высшего мира, и тогда она – подруга истины и не может существовать без нее, будучи в одно и то же время и свободой, и необходимостью. Так что истина, провидение, свобода, необходимость, единство, сущность, бытие – все это суть одно совершеннейшее, как я разъясню тебе лучше в другой раз.

А сейчас для настоящего рассуждения тебе не бесполезно знать лишь то, что это провидение низводит на нас благоразумие, которое есть не что иное, как некий рассудок, ограниченный временем, и руководящий разум, который обнимает всеобщее и частное; слугой у него диалектика, а вожатым – приобретенная мудрость, или, как ее обычно зовут, метафизика, изучающая общие основы всего доступного человеческому познанию: обе – и метафизика, и диалектика – все свои соображения передают на употребление благоразумию, а у того есть еще два предательских и порочных врага: справа – хитрость, коварство и злоба; слева – тупость, безделье, неразумение. И обращено благоразумие к рассудительной добродетели, как храбрость к взрыву гнева, умеренность к согласию на желаемое и справедливость на все действия, как внешние, так и внутренние.

Саулин. Значит, по-твоему, благоразумие в нас от провидения, и благоразумие здесь, в мире физическом, соответствует провидению там, в мире первообразов: оно дает смертным щит для разумной борьбы против напастей; оно учит нас возможно быстрым и лучшим предосторожностям там, где нам грозят и пугают нас большие утраты; оно приноравливает наши низшие силы, так что те, не изменяясь сами, приспособляют нашу душу и волю к вещам, временам и обстоятельствам. Благодаря ему для благорасположенных людей не бывает никаких неожиданностей и внезапностей: ни в чем они не сомневаются, но всего ждут, ничто не находят подозрительным, но всего берегутся, помнят о прошлом, устраивают настоящее и предвидят будущее. Теперь скажи мне, почему София следует и находится всего ближе к благоразумию и истине?

София. Как провидение и истина, София – двух родов. Одна – высшая, небесная, если можно так выразиться, сверхмирная; и она-то и есть то же самое, что провидение, все равно как свет и глаз – одно и то же: глаз – тот же свет, и свет – тот же глаз. Другая – зависимая, мирская и низшая – не есть сама истина, но подобие и участница истины; не Солнце, но Луна, Земля или какое иное светило, заимствующее свой свет от другого.

Так что эта София не по существу, а по участию: она – глаз, который воспринимает свет и освещается внешним и странствующим светом; не глаз сам по себе, но от другого; не имеет бытия в себе, но через другое.

Ибо не есть единое, сущее, истинное; но от единого, сущего, истинного; к единому, сущему, истинному; через единое, сущее, истинное; в едином, сущем, истинном; единым, сущим, истинным. Первая – невидима, невообразима и непостижима; над всем, во всем, под всем; вторая – является в образах на небе, светится в умах, сообщается в словах, воспринимается искусствами, раскрывается в беседах, запечатлевается в писаниях. Для нее тот, кто выдает себя знающим то, чего он не знает, – дерзкий софист; а кто говорит, что он не знает того, что он знает, – неблагодарен к творческому разуму, обижает истину и оскорбляет меня. А таковы все те, что ищут меня не ради меня самой или ради высшей добродетели и любви к божеству – выше всякого Юпитера и всякого неба, – а для того, чтобы продать меня за деньги, или за почести, или за какой-нибудь иной прибыток; или ищут меня не столько для того, чтобы самим знать, сколько для того, чтобы их знали; или же для клеветничества, для нападения, для того чтобы сделаться несносными цензорами и строгими блюстителями за чужим счастьем; из них же одни – жалкие люди, другие суетны, третьи – злобны и подлы.

Но благоразумны те, что ищут меня для назидания своей души; а те, что блюдут меня для назидания прочих, человечны; ищущие меня бескорыстно – любознательны; а те, что ищут меня из любви к высшей и первой истине, – мудры и, следовательно, счастливы.

Саулин. Почему это, София, не все, владеющие тобою в равной степени, бывают одинаково сердечными людьми, наоборот, бывает и так, что чем больше кто овладевает тобой, тем становится хуже?

София. Отчего, Саулин, солнце согревает не всех, кого освещает, а иногда – всего меньше тех, кого больше всего освещает?

Саулин. Я понимаю тебя, София: ты различными способами созерцаешь, постигаешь и объясняешь истину и действие той, что служит высшим основанием твоего бытия, до коей, восходя разными ступенями и по различным лестницам, все вожделеют, пытаются, стремятся и силятся достичь, которая – предмет, единственная цель и предел различных стремлений – движет всемерно различных носителей духовных способностей, направляя их к единой и простейшей истине. Но как нет того, кто мог бы до нее коснуться, так здесь внизу нет такого, кто мог бы ее совершенно понять; ибо она непостижима и дается лишь тем, в ком она пребывает сущностью, то есть только себе же самой. И вследствие того со стороны ее можно видеть только в тени, подобии, в зерцале, с поверхности и по внешности. Нет никого в этом мире, кто бы по велению промысла и усилием благоразумия подошел бы к ней ближе, чем ты, София. В то время как сама ты ведешь к ней различные секты, из коих каждая добивается истины по-своему: то удивлением, то сравнением, то изысканием, то мнением, то суждением; одни – с помощью естественной магии, другие – суеверным гаданием, то через отрицание других, то через утверждение, путем сложения, путем разложения; одни – путем определений, другие – путем доказательств, одни – принципами приобретенными, другие – божественными; Истина – всюду сущая и нигде не пребывающая – призывает их без изъятия, предлагая умственным взорам великую книгу всех вещей и сил природы и нашептывая им в уши внутреннего ума о всех родах вещей, доступных познанию, как видимых, так и невидимых.