Читать книгу - "Русская комедия - Владислав Князев"

— Опять вы проявляете слабину как аналитик, — улыбнулся наш Самарыч. — Впрочем, это понятно. В ваш золотой век за справедливость можно было драться сколько душе угодно. Хоть кулаками маши, хоть палицей. А у нас — и пальцем никого не тронь. Только через суд. Даже рэкетиру по морде не двинешь. Враз вместо «спасибо» уголовное дело о хулиганстве на тебя же заведут. Да еще десяток нераскрытых эпизодов припишут. Поэтому в цивилизованные времена доброму молодцу самый резон проявить удаль, пока не родился. Ни милиция не страшна, ни прокуратура, ни судебные крючкотворы. Потому как ты еще — эмбрион в утробе. Железное алиби.

— Ловко! — обрадовался Геракл. — Представляю: увидел гада — выскочил из утробы, навтыкал ему, реанимацию вызвал — и нырь обратно к мамке в пузо. Следователь к тебе с дознанием, а ты ему: ослеп, что ли, мент поганый, я же на пуповине. Как собака на привязи. И матом его. А чё он сделает?

— Эх, циник, — укорил Самарыч. — Разве можно из утробы матери — по матушке?

— Ну извини, — смутился полубог.

— Да и бегать туда-сюда, на улицу, а потом в утробу, нельзя. Враз инфекцию занесешь.

— Ну извини. Только как же не бегать? Я весь мир в поисках приключений обегал. И Одиссей, и Персей, и Ахилл — все так. Не подсуетишься — героем не станешь.

— Скептик вы, — возразил колдыбанский супер. — Впрочем, олимпийским любимчикам да москвичам почему бы не гонять по городам и весям, а особенно — по зарубежным странам? И зарплата идет, и командировочные хорошие. Но если по-колдыбански, то показательным следует считать тот подвиг, который совершен не сходя с места. То есть прямо у барной стойки. Никаких накладных расходов и затрат!

— О богиня Афина, какой же я действительно придурок! — взревел перегруженным КамАЗом Геракл. — Этот карп опять надо мной смеется, а я еще перед ним извинялся!

Ух, какой буйный наш соперник! Ну да Зевс с ним. Мы на его буйства никак не реагируем. Мы пока о них ничего не знаем. Читатель помнит: пока ведь никаких легенд нет.

Есть только колдыбанская действительность. В нее и окунемся снова.

* * *

Когда мы собрались в «Утесе» в очередной раз, наш путь к барной стойке, то есть к истине, начался как всегда:

— Не кажется ли вам, уважаемые сотоварищи, что сегодня разлив нашей мысли можно смело уподобить бурному разливу матушки Волги? Такая же ширина, такая же глубина и такая же неукротимая сила.

Но едва это свежее наблюдение осенило флагманский столик, как Юрий Цезаревич замахал руками:

— Опять за свое! Лучше скажите, когда в «Утес» повалят толпы туристов?

— Каких туристов? — удивились мы. — И что им делать в «Утесе»?

— Вот те раз! На Луку Самарыча смотреть.

— Какого еще Луку Самарыча? — снова удивились мы.

— Вот те раз. Вот те два. Вот те…

По счету «три» Подстаканников указал на какую-то бумагу, красовавшуюся на стене в новой роскошной рамке. Мы в общем-то сегодня сразу заметили ее, но решили, что это выписка из «Правил культурного обслуживания».

Но приблизив носы и, соответственно, очки к документу в новой роскошной рамке, мы увидели вместо давних торговых директив: «Не обвешивать», «Не обсчитывать», «Не грубить» — нечто новое. Ну да, это была выписка из протокола общего собрания. Того самого, исторического. На котором мы постановили породить волжского Геракла — супергероя Луку Самарыча.

— Забыли? — строго вопросил бармен. — А еще единогласно голосовали!

— Помним, конечно, помним, — торопливо загалдели мы. — Голосовали. Единогласно… И про восхищенных туристов тоже помним.

— Скоро они сюда нагрянут, совсем скоро. Как только дойдет до них молва про Луку Самарыча, так и повалят валом, так и пойдут косяком.

— Ну и, разумеется, понесут доллары, фунты, евро. Причем в баснословных количествах. Вся проблема будет, куда их девать.

Юрий Цезаревич глянул на свой сейф: не пора ли действительно приобретать новый, раз в десять или даже в сто раз более объемный? Но вдруг спохватился:

— Стоп, господа благодетели! Послушаем, что скажет по этому поводу… Лука Самарыч.

Мы опешили.

— А кто у нас Лука Самарыч? — от неожиданности бухнул флагманский столик.

— Вот те раз! — возмущенно воздел руки вверх Подстаканников.

Но капитаны, они же лоцманы, а по совместительству и боцманы флагманского столика уже опомнились.

— Товарищ Лука Самарыч! — выкрикнул Самосудов.

Правда, выкрикнул в пространство, но по-военному, то есть очень убедительно. Правда, тут же запнулся, но эстафету подхватил Безмочалкин:

— Добро пожаловать, Лука Самарыч!

Он сделал жест рукой. Тоже в пространство, но по-банщицки, то есть очень артистично.

— Просим, Лука Самарыч! — подхватил Молекулов.

И согнулся в пояснице. Правда, не понять, в какую сторону, но по-учительски. Будто вызывал к доске для ответа своего любимого второгодника.

— Слово предоставляется Луке Самарычу! — находчиво завершил церемонию Профанов.

Зал дружно похлопал в ладоши. Раз, два, три…

И в тот же момент за нашей спиной раздался пушечный залп. Точнее, артиллерийская канонада. Бах! Бах! Ба-бах! Москвичи точно подумали бы, что это палит по «Утесу» из всех орудий революционный крейсер «Аврора», а то и флагман американского военно-морского флота авианосец «Линкольн».

Но мы точно знали, что это не крейсер «Аврора» и не авианосец «Линкольн».

Это бушевал знаменитый «утесовский» диван…

Он стоял здесь с незапамятных времен и относился к числу фирменных реликвий. Мы еще не раз упомянем в своем повествовании этот диковинный рыдван, а пока достаточно представить вам его диковинные пружины. То ли от старости, то ли потому, что на диване сиживали и отлеживались когда-то лихие и загульные волжские атаманы, пружины имели весьма своенравный характер. Они никак не хотели держать того, кто взбирался на них, и опускали его чуть ли не до пола. Когда же седок покидал диван, пружины, словно сорвавшись с цепи, прыгали чуть ли не до потолка и беспардонно гремели: мол, скатертью дорожка. Бах! Бах!

Итак, сзади нас салютовал прадедовский диван. А поднялся с него — мы это тоже точно знали — ночной сторож Хлюпиков.

Что это означает? Ведь мы приглашали сверхгероя Луку Самарыча, а не какого-то инвалида Хлюпикова.

Бармен, он же главбух, а по совместительству — гендиректор «Утеса», вытянулся в струнку. Будто встречал инспектора городского управления торговли, а то и самого начторга Коробейникова.

Мы обернулись и увидели…

Сначала мы увидели то самое знакомое пузо. Потом тот самый знакомый багор. Наконец, того самого знакомого… Нет, не Хлюпикова. Перед нами стоял монумент, который в недавние времена мы зрели на главной городской площади. Стоял так, будто только что сошел с чугунного или мраморного пьедестала.