Читать книгу - "О суббота! - Дина Калиновская"

— Да, да, родственник, — подтвердил он, сложил руки на животе, и они стали вместе ждать, пока она все напишет.

Моня, как заметил Саул Исаакович, был спокоен, но стал как будто меньше ростом. И в комнате все стало и меньше, и легче, и прохладнее. Как во сне. Легкой и холодной выглядела шевелимая тонким ветром скатерть на столе, выросшими на снегу казались ландыши в стакане, льдинками — надломленные пустые ампулы на блюдце, прохладными — белый потолок и простыня. Только стул, на котором всегда сидела Клара, стул с круглой сплюснутой подушкой казался теплым. И вода, расставленная в стаканах, была теплой даже на вид.

Саулу Исааковичу хотелось пить, но он не посмел, хотелось сесть, но он стоял. Наконец врачиха кончила писать, завинтила ручку, сунула в нагрудный карман и, пряча смущение за озабоченностью, а глаза в бумагу, сказала с детским вздохом:

— Ну, до свиданья… — и прежде чем уйти, пощупала Кларин пульс.

— Только на днях она могла сидеть и улыбаться, — сказал Саул Исаакович, когда врачиха вышла. — Только на днях… — повторил он и еле сдержался, чтобы не закричать, не воздеть руки, как делали над умершими старики в Кодыме: ведь Клара еще дышала.

— Все мы на самом краю, все мы приблизились и все приготовились, — ответил Моня сухим голосом.

Тогда Саул Исаакович сказал:

— Что делать, Моня. Жизнь.

Саул Исаакович посмотрел на голубые губы умирающей, на колыхание волос над ее лбом, на увядшие руки.

«О! о! и еще раз о! — зарыдал в нем кодымский старик. — О, о!.. Почему должна так рано споткнуться на краю обрыва нежная Клара?! Умолкните, песни! Выключайся, музыка! Горе! Горе!..»

Моня взял его за локоть и попросил:

— Слушай, Саул, позови ко мне Гришу.

«О да, да!.. Сдвигайся, стол! Отменяйтесь, торжественные тосты за встречу, за вечную дружбу, за мир! О, о!.. — царапал грудь и рвал одежду, и посыпал седую голову пеплом исступленный кодымский старик. — О, о! Пусть пеплом станет костер Ревеккиных хрустиков! Пусть праздничное блюдо рыбы станет будничным запасом на неделю!.. Клара, Клара! Сколько было в тебе светлой доброты для нас! Плачьте, плачьте!..»

— Ты хочешь, чтобы пришел Гриша? — спросил Саул Исаакович.

— Да. К Зюне я послал соседку, Зюня сейчас придет. А ты, Саул, прошу тебя, позови Гришу.

— Знаешь, Моня, я ведь сегодня созвал гостей, я и за тобой пришел как за моим гостем. У меня сегодня вечер в честь Гриши, все уже готово. Ты не задержишь его?

Моня потупившись смотрел на истертый просяной веник в углу и не отвечал, а Саул Исаакович добавил:

— Пожалуйста, не держи его долго.

Моня еще немного помолчал, потом повлек Саула Исааковича за собой в тьму коридора, и в коридоре, не отпуская его локтя, приблизил свои глаза к его глазам и зашептал:

— Она умирает! Она каждую минуту может умереть, ты не понимаешь? Она одной ногой уже там! Я хочу, чтобы сегодня мы все были вместе. Я сломаю твои планы, и ты меня извинишь!

— Почему ты решил, что она умирает?

«О, о! Кто знал такую ласку в чьей-нибудь другой улыбке?! Клара, Клара!.. О, тоска! Она мне давит на сердце, она опутала мое горло! Плачьте, плачьте…»

— И все-таки почему ты решил, что она непременно умрет? Кто знает? Тебе это курносая девочка сказала? Что она понимает? Кто может знать?

— Я знаю, Суля.

Моня закашлялся от непривычки говорить шепотом, прокашлялся, отдохнул и уже не шептал, а бормотал:

— Умирает моя Клара. Позови мне Гришу, Саул.

— Хорошо, хорошо, я скажу ему. Не падай духом, Моня, крепись!.. Он придет, если ты настаиваешь. Хотя я уверен, что Клара выздоровеет! Но пусть будет по-твоему, пусть он придет к тебе, и вы будете весь вечер смотреть друг на друга!.. Как я могу спорить?

«О, о, о! Плачьте, плачьте! Только на днях она улыбалась драгоценной своей улыбкой!.. Почему же теперь ее не будет?.. О, горе нам, горе, о горе, горе!.. Плачьте!» — не умолкал вопящий и рыдающий.