Читать книгу - "Кролик успокоился - Джон Апдайк"

— Что скажешь о шумихе вокруг Дейона Сандерса? Видел сегодняшнюю газету? Сам мэр Форт-Майерса за него расшаркивается.

Берни на дюйм передвигает сигару во рту и говорит:

— Не по-человечески все это, так я считаю. Они же сами выдергивают этих черных ребят неизвестно откуда, создают им сумасшедшую рекламу, делают из них миллионеров. А потом еще удивляются, почему у них мозги набекрень.

— В газете пишут, толпа не давала полицейским увести его. Он набросился на какую-то продавщицу — та будто бы сказала, что он стянул серьги. Он даже успел ей разок двинуть.

— Насчет Сандерса я не знаю, — говорит Берни, — но вообще во многом виноваты наркотики. Кокаин, к примеру. Эта зараза теперь на каждом углу.

— И что люди в них находят? — недоумевает Кролик.

— Известно что, — говорит Берни, останавливая карт и пристраивая сигару на краю пластмассовой полочки, куда ставят стаканчики или жестянки с пивом, — мгновения счастья. — Он готовится к удару, скрючившись над мячом в своей ужасной стойке — ступни ног составлены слишком близко, лысая голова чуть не у колен, то есть все распределение веса идет с точностью наоборот, поза самая нелепая — и стукает по мячу четвертым айроном — только руки мелькают. Правда, мяч летит ровно и приземляется на пологом скате грина на расстоянии простенького чипа[27]. — Есть два пути к счастью, — продолжает он свою мысль, снова усевшись за руль. — Можно добывать его потом и кровью, вкалывая день за днем, как вкалывали мы с тобой, а можно с помощью химии — рвануть напрямик. А мир сегодня устроен так, что ребятки, о которых мы говорим, выбирают короткую дорогу. Долгий путь кажется им слишком долгим.

— М-да, что тут скажешь, он и правда ох какой долгий! А главное, вот ты, допустим, осилил его, прошел до конца, и где ж оно, счастье?

— Где-то там, позади, — соглашается напарник.

— Меня ведь почему еще так задевают истории со всякими сандерсами, — говорит Кролик, пока Берни на полной скорости гонит по солнечному фарвею, лавируя между попадавшими на землю сухими ветками и кокосовыми орехами, — потому что я в свое время успел вкусить этого самого счастья. Я о спорте. Все орут, болеют за тебя, все тебя обожают. Так бы и разорвали на кусочки.

— Видно, что вкусил, невооруженным глазом видно. Даже в том, как ты машешь клюшкой. Правда, боюсь, на этот раз ты угодил прямо под пальму. Тебе придется нелегко, дружище.

Берни останавливает карт — чуть ближе к мячу, чем хотелось бы Гарри.

— Мне кажется, я смогу выбить его хуком[28].

— Не надо рисковать. Выбей чипом. Не зря ведь Томми Армор[29]советует в такой ситуации: не бойся сделать лишний удар, зато следующий с гарантией приведет тебя на грин. Не слишком рассчитывай на чудо.

— Да брось. У тебя по очкам уже порядок. Дай попробую вытащить его, а? — Ствол у пальмы точно гигантская косица. Она слабо шелестит, будто дышит на него, и он улавливает едва различимый запах — милый запах чердака, где свалены высушенные временем школьные тетради и любовные письма. Во Флориде, если присмотреться повнимательнее, всюду видишь следы смерти. Взять те же пальмы — они растут за счет того, что нижние ветви отмирают и отваливаются. Раскаленное солнце невероятно ускоряет все жизненные циклы. Гарри встает в стойку, бедром почти касаясь шершавого зубчатого ствола, взмахивает пятым айроном и мысленно представляет красивую дугу — результат его чудо-удара и ликующий, от радости за его удачу, вопль Берни.

В действительности, из-за того, что мешает дерево, а может, и Берни с картом, задуманный хук у него не получается, мяч летит влево по прямой и, стукнувшись о верхушку следующей пальмы на краю фарвея, камнем падает вниз, в раф[30]. Впрочем, флоридский раф — это вам не раф на севере; просто линялая мягонькая трава, всего на полдюйма выше, чем на фарвее. Здешнее поле специально приспособлено для дряхлеющих стариканов. Тут тебя на каждом шагу поддерживают под локотки.

Берни вздыхает.

— Упрямец, — ворчит он, пока Гарри усаживается на свое место. — Вы, ковбои, почему-то думаете, что стоит вам только пальцами щелкнуть, и все ваши желания исполнятся. — Гарри понимает, что «ковбои» — это те же «гои», просто приятель не хочет его обидеть.

От мысли, что он, Гарри, может, и правда заблуждается и препятствия не исчезнут сами собой, стоит ему щелкнуть пальцами, — к нему снова возвращается внутренняя боль и предчувствие судьбы, как там, в аэропорту. Когда он готовится к третьему удару, рассудив, что восьмой айрон подойдет в самый раз, неодобрение Берни наливает его руки свинцовой тяжестью, и из-за этого в его ударе нет нужной хлесткости и мяч не долетает десять ярдов.

— Прошу прощения, Берни. Бей свой чип и получай свой пар[31]. — Но Берни не справляется с чипом — опять он машет руками и непонятно куда торопится, и они оба получают по шести, тем самым проигрывая лунку Эду Зильберштейну, который, как водится, набирает буги[32]. Эд Зильберштейн — сухопарый бухгалтер-пенсионер из Толидо, с темным ежиком волос и узким, выдвинутым вперед подбородком, отчего все время кажется, что на лице его блуждает улыбка; выше десяти футов у него и мяч-то от земли вроде никогда не поднимается, но что ни удар, то ближе к лунке.

— Ну, ребята, вы даете, с Дукакиса[33]пример взяли? — подначивает он их. — Надо ж так глупо продуть!

— Не трогай нашего Дука, — говорит Джо. — При нем у нас была честная власть — совсем не плохо для разнообразия. Бостонские политиканы не могут ему этого простить. — У Джо Голда два винных магазина в каком-то заштатном массачусетском городишке под названием Фрамингем. Он коренастый, белобрысый, словно присыпанный морским песочком, и носит очки с такими толстыми стеклами, что кажется, будто глаза его мечутся из стороны в сторону в двух маленьких аквариумах и того гляди выскочат наружу. Джо и его жена Бью (Бьюла, если полностью) — их соседи по кондо, на удивление тихие; даже непонятно, чем они там у себя занимаются, чтобы за все время не донеслось ни единого звука.