Читать книгу - "Пасадена - Дэвид Эберсхоф"

Много лет о мальчике ходили сплетни, и миссис Баннинг посчитала нужным рассказать Брудеру о том, что ей было известно и что, по ее разумению, было правдой: «Твоя мать промышляла в гостинице. Сначала она служила горничной в "Раймонде", а когда тот сгорел, перешла в отель "Мэриленд", и там ее застали голой в беседке. А кто был твой отец, даже она сама, наверное, не знала точно. Она, твоя мать, была родом из Масатлана, приехала сюда тайком, мой мальчик, но и этого тебе хватит, чтобы понять, кто ты есть. Да, впрочем, и каким тебе суждено стать…» До самой войны Брудер так и жил в Пасадене, в Обществе попечения, и как только повзрослел и понял, что миссис Баннинг не хочет, чтобы он читал хоть что-нибудь, кроме надписей на ящике для апельсинов, то сразу записался в библиотеку, взял «Похищенного» Стивенсона и принялся читать о мальчиках, которым пришлось гораздо хуже, чем ему. Он созревал очень быстро, черный пушок рано появился на его теле, к двенадцати годам он вымахал под шесть футов, и жители Пасадены нередко видели, как он одиноко шагает в библиотеку, а потом обратно к себе в приют с кипой книг под мышкой. О нем шептались по всему городу: «Оборотень! Чертов сын! Надо же, притворяется, будто читать умеет!» — но Брудер прекрасно знал обо всех этих слухах и сплетнях. Он слышал, что его прозвали Эль Брунито, то есть Черныш, что поговаривают, будто стычка с разносчиком льда случилась совсем не просто так. Он знал, что молодые хрупкие дамы с Колорадо-стрит от испуга становятся белее, чем теннисный свитер, лишь только заметят за собой его длинную тень. Он был уроженцем Пасадены, но в городке жили люди — он знал, что сами себя они называют «стопроцентные», — которые заправляли всеми местными делами, а про него и ему подобных говорили, что они «неизвестно откуда взялись». Потом, в восемнадцатом году, Брудер пошел на войну в составе семнадцатой мотороты первого полка и вернулся с небольшим, с монетку, ожогом на брови. В Калифорнию он приехал с Дитером Стемпом, и по дороге они заключили между собой сделку. Пока добирались, Дитер без устали рассказывал о своей молодости, о своей семье, о своей ферме в «Гнездовье кондора», и поэтому Брудер, который с малых лет уяснил, что гораздо выгоднее слушать, чем говорить, знал все о дочери Дитера, Линде Стемп, когда весной девятнадцатого года оказался в Приморском Баден-Бадене.

«Балованная», — подумал он, когда она недовольно вскрикнула при словах отца, что он не стал менять имя, когда пошел на войну.

— Я вышел из «Гнездовья кондора» и подумал: никакой я не Дэвид. Ну не Дэвид я, и все тут. Я пробовал называться этим именем, только через неделю плюнул и перестал. Я Дитер!

— Так нечестно! — отозвалась Линда на такое вероломство.

Первое время в «Гнездовье кондора» Брудер не раз слышал эти слова.

Вскоре после приезда Брудера Линда за обеденным столом рассказала о встрече с голубой акулой, чуть-чуть преувеличив свою храбрость при виде зловещего блеска ее оскала. «Представляете, нос к носу — здесь акула, а здесь я!» — говорила она. Ужас застыл на лицах родителей, а Брудер если и не испугался, то, по крайней мере, слушал ее со спокойным уважением. Линда чувствовала: ему не дает покоя вопрос, что же она за девушка, а он мысленно говорил себе: «Берегись!» — потому что быстро понял, что она за девушка.

Рассказ об акуле испугал Эдмунда. Он заметил:

— Не надо тебе больше рыбачить одной. Для девушки это слишком опасно.

Линда подумал, что ослышалась, обернулась и переспросила:

— Как это — слишком опасно?

— Ты чуть не погибла.

— Но я ведь могу…

— Эдмунд прав, — поддержал его Дитер. — Не надо тебе, наверное, выходить одной в океан. Вот если только с Брудером…

С возрастом борода Дитера стала тонкой, как кружево, и охватила его лицо замысловатым узором. Военные годы еще больше углубили морщины у него на шее, так что над ними нависала кожа, и, жуя шарик креветки, он то и дело трогал ее пальцами.

— С кем? — переспросила Линда — Да он хоть плавать-то умеет?

— С Брудером? — отозвался Эдмунд.

— Конечно умеет, — ответил Дитер.

— Ну а рыбачить?

Отец заверил, что и это он тоже может.

— А зачем отправлять ее именно с ним? — спросил Эдмунд, но Дитер не ответил сыну.

— Так ты умеешь плавать и рыбачить? — обратилась Линда к молодому человеку.

— Нет, но ты меня научишь.

С этими словами он встал из-за стола, спустился по утесу, снял рубашку и закатал брюки до колен. Линда пошла за ним, остановилась на берегу и стала ждать, что он собирается делать. Она думала, что без нее он вряд ли осмелится войти в океанские воды и, наверное, будет учиться медленно, может быть несколько месяцев, и где-то в самой глубине души уже предвкушала длинную вереницу дней, когда он будет сидеть рядом с ней, осторожно грести и делать то, что она ему велит; когда лицо Брудера будет отражаться в неровном зеркале воды; когда он будет волноваться и осторожно делать свое дело совсем рядом с ней.

Но Брудер, не дожидаясь Линды, кинулся в волну. Она сразу же накрыла его с головой, над водой виднелась лишь его рука, которой он махнул, как ей показалось, зовя на помощь. Она даже не сразу поверила, что такое может быть: гость не пробыл у них в «Гнездовье кондора» и двух дней, как успел утонуть. Линда поспешила вслед за ним, стягивая на бегу платье, и в одном белье поплыла к тому месту, где над ним сомкнулись воды. Она начала шлепать руками по воде, сбивчиво дыша, чувствуя, как тяжелеет и мешает ей белье, как вдруг что-то теплое и твердое схватило ее за щиколотку, перебралось выше по ноге и сквозь воду завиднелась блестящая, похожая на морду выдры, голова Брудера. Он хватал ртом воздух, на его лице блестели от солнца капли воды.

— Ну что, ты даешь мне первый урок? — спросил наконец он и добавил: — Линда… Красивое имя.

На другое утро он вытащил ее из постели и попросил, чтобы она смотрела за ним с утеса. «Сегодня не спасай меня», — добавил он. На берегу он разделся догола и неровно, толчками, но уверенно двинулся к горизонту, в самую даль, далеко за буйки, к которым крепились ловушки для лобстеров; его бледная спина мелькала в воде, как голова дельфина. Он мощно, как пароход, вернулся на берег, Отряхнул воду с посиневшего от холода тела и натянул на себя одежду. «Вот теперь умею», — сказал он, взобравшись на утес, где его уже ждала не только Линда, но и Эдмунд, с купальным костюмом в руке. Он бросил его Брудеру со словами: «Мы здесь раздетыми не ходим». Брудер пошел в дом и вернулся в купальном костюме из камвольной шерсти, который туго обтягивал его торс и бедра, и это выглядело едва ли не неприличнее, чем когда он стоял перед Линдой в чем мать родила.

Плохо ли, хорошо ли, но плавать Брудер все же научился, а вот рыбачить пока что не умел. Через несколько дней они с Линдой спустились на берег, прихватив с собой пару бамбуковых удочек и разные рыболовные снасти. Волнения на океане не было, она насадила на крючок зеленовато-синюю рыбку атерину, привесила грузило и вошла в воду. Брудер смотрел на нее с берега. Линда, стоя в приливе, ловко, уверенно управлялась с удочкой, и Брудер вдруг понял, что все, что Дитер рассказывал о дочери, так и есть. И даже больше.