Читать книгу - "Сажайте, и вырастет - Андрей Рубанов"

Кофеин – один из моих ближайших друзей. Я регулярно употреблял его шесть лет. Сначала трижды в день – утром, в обед и вечером. По чашке. Потом появился кое-какой вкус и кое-какие деньги, и теперь я пил уже не растворимый, а только вареный, по-турецки; покупал пакетами, в зернах, сам же их и молол. Утром я делал себе две чашки, одну за другой, в обед выпивал еще две, вечером – одну. На ночь тоже обязательно выпивалась маленькая чашечка. На этом этапе появился офис. Своя комната, своя дверь, свой стол, стул, шкаф, компьютер, телефон. Пристегнуть к этому набору кофеварку – святое дело. Доза резко возросла – я включал машинку каждые полчаса. Дальше – больше: через два года я пил тем же темпом, только опять сваренный по-турецки – его мне таскала секретарша. Утром я приказывал ей считать выпитые мною за день чашки. Потом подвел статистику. Выяснилось, что я жрал яд лошадиными дозами. Но это меня не остановило.

Еще через год, работая с восьми утра до десяти вечера, я с одинаковой жадностью заглатывал и вареный, и растворимый, каждые пятнадцать-двадцать минут. Утром и поздно ночью, дома, я изготавливал особо сильный состав: двойная порция хорошо смолотого порошка заливалась минеральной водой, в таком виде доводилась до кипения, вместо сахара добавлялась соль – в общем, напиток выходил убийственно горький, но зато он, как хлыстом, постегивал нервы. На то он и стимулятор.

Мои зубы покрылись янтарно-желтым налетом. Его невозможно было отчистить. Запах кофе я ощущал даже при мочеиспускании.

Сейчас, щедро засыпая снадобье в воду, размешивая ложечкой дымящуюся жидкость с выступившим сверху кольцом снежно-белой пены, опуская в эту пену четыре куска рафинада, я втянул мелко подрагивающими ноздрями любимый аромат и засмеялся от вожделения.

Я сразу сделал несколько больших глотков. Опустошил полкружки. Хлебал, как воду. Прошло несколько томительных секунд, и вот – миллион маленьких иголок воткнулись в мозг. Головокружение; немного пота, выступившего на лбу. В глазах потемнело. Я нашарил рукой стену, оперся о нее и сел. Перед глазами завертелись десятки разноцветных ярких звезд – они мерцали и оставляли за собой извилистый, мгновенно гаснущий след.

Кофеин – наилучший яд из всех, мной опробованных. Его не нужно вдыхать в виде дыма, уродуя бронхи и легкие. Его не втягивают в ноздри. Он не превращает тебя в ограниченное животное, как алкоголь, или в медленное растение, как каннабис. Он не уносит в извилистые многосмысленные пространства, подобно галлюциногену. В его приготовлении и употреблении есть благородство. Если когда-нибудь светлая голова составит периодическую таблицу ядов, то кофеин попадет в ее золотую середину.

Яд немедленно возбудил психику. Пронеслись, как шумные поезда, какие-то очень полезные мысли. Возникли и тут же исчезли какие-то идеи. За последнюю из них я ухватился, запустил руки в сверкающие целлофаном сокровища, нашел авторучку, тетрадку, рванул с треском несколько листов, сдвинул в сторону пустую кружку, сел поудобнее и написал:

НАЧАЛЬНИКУ СЛЕДСТВЕННОЙ БРИГАДЫ ГЕНЕРАЛУ ЗУЕВУ.

Чуть ниже, подумав – снова все в мозгу бешено понеслось,– я крупно вывел:

ЛИЧНО.

ТОВАРИЩ ГЕНЕРАЛ! ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ЗАСТАВЛЯЮТ МЕНЯ ПРОСИТЬ ВАС О ВСТРЕЧЕ, ГДЕ Я НАМЕРЕН СООБЩИТЬ ВАМ ВАЖНУЮ ИНФОРМАЦИЮ, КАСАЮЩУЮСЯ РАССЛЕДУЕМОГО ВАМИ УГОЛОВНОГО ДЕЛА.

Это заявление будет отправлено через двадцать восемь дней, решил я. Когда истечет месяц моего срока. Генерал, возможно, отпустит меня и так, без личной беседы, без взятки – просто потому, что у него нет доказательств моей вины. Но если он отпустит только босса, а меня посадит, то заявление ляжет к нему на стол уже на следующий день.

Генерал снимет трубку телефона и распорядится доставить арестованного.

Меня привезут, и я начну. Примерно так:

Товарищ генерал! В одной хорошей песне есть слова: «Никто не даст нам избавленья – ни Бог, ни царь и не герой...»

Помню песню, благосклонно ответит бонза Зуев. Продолжай, сынок.

И дальше там поется: «Добьемся мы освобожденья своею собственной рукой!». И эта рука не будет пуста! Рука дающего не оскудеет...

Нет, сказал я себе. Неправильно. Нельзя начинать издалека. Лучше сразу перейти к сути.

Я знаю, что я не прав! Много раз нарушал я законодательство и готов понести наказание. Я уплачу штраф. Мне все равно, в чей карман. Мне в этом разбираться неинтересно и некогда. Могу в два кармана, могу в три – сделаю так, как скажете. Государству платить, или частному лицу, или в фонд, или на счет в швейцарском банке – мне без разницы. Мне надо, чтобы меня оставили в покое...

Да, кивнул я, закрыв глаза и попытавшись вообразить всю сцену. С генералом следует обойтись, как с дорожным инспектором, взявшим у меня купюрку в обмен на снисходительность. Изложить предложение прямо, просто, в доступной форме, дружелюбно мерцая глазами.

Я не выдержал и срочно сделал себе вторую кружку кофе. Выпил ее большими жадными глотками. Металл был горячий, губы жгло, я дул, отплевывался, но не остановился, пока не выхлебал все. И тут же закурил сигарету. На жаргоне поедателей ядов это называется «догнаться». Запустить в организм сначала один яд, потом сразу другой.

Теперь дальше: смотреть – только в глаза! Улыбаться или нет? Там видно будет. Какую-нибудь шуточку нужно ввернуть обязательно. Но не сразу. Иначе генерал подумает, что я перед ним заискиваю. Жестикуляцию дадим энергичную, но умеренную.

Стенное зеркальце было совсем крошечное – мне приходилось вплотную приближать к нему лицо, чтобы увидеть свое отражение и составить мнение о том, убедителен я или нет.

Будет ли убедителен человек, с которого падают штаны и ботинки? Мальчишка-арестант, похожий на позорного, несмешного клоуна из дешевого шапито? Вдруг генерал увидит перед собой не бескомпромиссного, жесткого капиталиста, а жалкого небритого юнца с торчащими волосами?

Каждые несколько минут я слышал со стороны двери легкий скрип и стук – это открывалась заслонка, и через забранную толстым куском прозрачной пластмассы дыру на меня смотрел дежурный вертухай.

Безусловно, перед тем как пойти на разговор к Зуеву, я должен выпить три или четыре кружки кофе. Пусть я буду выглядеть возбужденным. Пусть дрожат руки и голос. Ничего страшного. Каким же еще должен быть мальчишка, урвавший где-то куш и предлагающий взятку большому милицейскому начальнику?

Неужели ты не понимаешь, генерал, что я все равно дам тебе денег? Если не тебе, так твоим подчиненным. Или подчиненным подчиненных. Вассалам твоих вассалов. Среди вас обязательно найдется какая-нибудь скотина, которая возьмет у меня деньги и облегчит мою участь. Предаст всех вас, за купюры. И такую мразь я буду искать активно, но осторожно, тщательно, неустанно – пока не найду. И мой босс будет искать. Адвокаты, друзья и покровители тоже поищут. Я ведь сделал свои деньги не один, на необитаемом острове. Я встроен в систему, и она поддержит меня.

Зря, товарищ генерал, ты так со мной обошелся! Я делаю деньги не для того, чтобы проматывать их по Ниццам, Барбадосам и прочим Флоридам. Я сладкого не люблю. У меня и загранпаспорта нет. Никуда не езжу. И не уеду. Деньги на ветер не спущу. Отберешь их все – я заработаю новые. Не волнуйся, Зуев. Капиталы были и будут вложены здесь же, в моей стране, у тебя под носом. Мои деньги останутся в России, потому что я хочу, чтобы у моих внуков было много умных и интересных друзей и единомышленников, говорящих на одном с ними языке! Так что я не мразь, не подонок. Ты ошибся, генерал. Возьми деньги и отпусти меня домой.