Читать книгу - "Тени прошлого - Джулиан Феллоуз"

Мама бы не одобрила этого, но она умерла, так что теоретически ее можно было не принимать в расчет, хотя вряд ли мы когда-нибудь освобождаемся от гнета родительского порицания, живы наши родители или нет. Есть, конечно, шанс, что загробная жизнь смягчила ее, но сомневаюсь. Может, мне и стоило прислушаться к ее рекомендациям с того света, ибо не могу не признаться: у нас с Бриджет было мало общего. Но при этом она была умна и мила, и это больше, чем я заслуживал, а я все же одинок, и мне надоели телефонные звонки с приглашениями на воскресные семейные обеды. Так или иначе, мы нашли друг друга, и, хотя формально не жили вместе, поскольку Бриджет продолжала возвращаться в собственную квартиру, мы довольно мирно провели бок о бок уже пару лет. Это была не то чтобы любовь, но все же кое-что.

Возвращаясь к письму Дэмиана, что повеселило меня – это хозяйский тон Бриджет, когда она вспомнила о прошлом, которое не могло быть ей известно. Фраза «Ты о нем никогда не говорил» заявляла только об одном: если бы этот человек был значим в моей жизни, я бы о нем упомянул. Или хуже того: обязан был упомянуть. Все это связано с распространенным убеждением, что если вы тесно с кем-нибудь общаетесь, то вправе знать о нем все до мельчайших подробностей, но такого никогда не бывает. «У нас нет друг от друга секретов!» – говорят в фильмах молодые жизнерадостные лица, тогда как все мы хорошо знаем, что вся наша жизнь наполнена секретами, часто даже от самих себя. Понятно, что в этот момент Бриджет заволновалась: если Дэмиан для меня так важен, но при этом я никогда о нем не заговаривал, то сколько еще важных моментов от нее скрываются? В оправдание я сказал только, что и ее прошлое, подобно моему, да и прошлому всех остальных, – темный лес. Время от времени мы позволяем окружающим заглянуть туда одним глазком, но, как правило, только издали. С темными пучинами воспоминаний все справляются в одиночку.

– Он учился со мной в Кембридже, – ответил я. – Мы познакомились, когда я был на втором курсе, в конце шестидесятых, как раз когда я участвовал в сезоне^[1]. Я представил Дэмиана девушкам. Они его приняли, и некоторое время мы болтались по Лондону вместе.

– Кавалеры дебютанток, как же, как же! – произнесла Бриджет со смесью притворного восторга и насмешки.

– Рад, что мои юные годы неизменно вызывают на твоих губах улыбку.

– Так что же произошло?

– Ничего не произошло. По окончании университета мы без особой причины расстались. Просто пошли каждый своей дорогой.

Тут я, конечно, солгал.

Бриджет глянула на меня, услышав в моих словах больше, чем я намеревался сказать.

– Если ты поедешь, то, видимо, один.

– Да, я поеду один.

Я ничего больше не объяснял, но, надо отдать Бриджет должное, она и не спросила.

Поначалу я считал Дэмиана Бакстера своим творением, хотя это лишь демонстрирует мою неопытность. Любой фокусник может достать из шляпы кролика, только если он там уже сидит, пусть и хорошо спрятанный. Дэмиан никогда бы не снискал себе успеха, который я ставлю себе в заслугу, если бы не обладал качествами, сделавшими его триумф возможным и даже неизбежным. И тем не менее я не верю, чтобы он в молодости мог пробиться в верхние слои общества без посторонней помощи. И эту помощь оказал ему я. Наверное, поэтому и негодовал потом так яростно на его предательство. Я делал хорошую мину при плохой игре – по крайней мере, старался, – но рана все равно саднила. Трильби предала Свенгали, Галатея разбила мечты Пигмалиона.

«Мне подойдет любой день и любое время, – говорилось в письме. – Теперь я не выхожу и не принимаю у себя, так что полностью в твоем распоряжении. Ты найдешь меня неподалеку от Гилфорда. Если поедешь на машине, это полтора часа, но поездом быстрее. Сообщи мне, что ты решил, и я либо напишу, как доехать, либо отправлю кого-нибудь тебя встретить, на твое усмотрение».

В конце концов, прекратив придумывать отговорки, я написал ему ответ, где предложил дату обеда и указал поезд, на который сяду. Он, в свою очередь, пригласил остаться у него переночевать. Как правило, я, подобно Джорроксу^[2], предпочитаю «где обедаш, там и спиш», поэтому согласился. На том и порешили. И вот однажды приятным июньским вечером я вышел за шлагбаум на вокзале Гилфорда.

Я предполагал увидеть какого-нибудь иммигранта из Восточной Европы с табличкой в руках, на которой фломастером будет с ошибками намалевано мое имя, но вместо этого ко мне подошел шофер в униформе – вернее, человек, похожий на актера, играющего роль шофера в фильме про Эркюля Пуаро. Он негромко и почтительно представился, приподняв фуражку, и повел меня на улицу к новенькому «бентли», припаркованному в нарушение всех правил на местах для инвалидов. Я говорю «в нарушение всех правил», хотя в окне четко был виден знак – полагаю, такие знаки не раздаются направо и налево, – чтобы хозяин мог встречать друзей прямо у поезда и тем не пришлось бы мокнуть под дождем или далеко тащить свой багаж. Но если есть удобная возможность, почему ею не воспользоваться?

Я был в курсе, что дела у Дэмиана пошли хорошо, хотя, как я это узнал, сейчас уже и не припомню: у нас не было общих друзей и мы вращались в совершенно разных кругах. Должно быть, я увидел его имя в списке «Санди таймс»^[3] или в статье из раздела финансов. Но до того вечера я не вполне понимал, насколько он на самом деле преуспел. Мы мчались по узким дорогам Суррея, и вскоре, глядя на аккуратно подрезанные изгороди и расшитые швы каменной кладки, на лужайки, ровные, как бильярдные столы, и поблескивающий под травой гравий дорожек, я понял, что мы очутились в царстве богатства. Здесь не найти крошащихся воротных столбов, пустых конюшен и сараев с протекающей крышей. Здесь не веяло традицией или былой славой. Я наблюдал не воспоминание о прежнем богатстве, а живое присутствие денег.

Этот мир был отчасти мне знаком. Любой более или менее преуспевающий писатель вращается среди тех, кого бабушка назвала бы всякими личностями, но не могу похвастаться, что эти люди стали для меня своими. Большинство знакомых мне так называемых богатых обладают уцелевшими с былых времен, а не нажитыми с нуля состояниями, это люди, которые раньше были намного богаче. Но дома, что я сейчас проезжал, принадлежали «новым богатым», а это совсем другое. Исходящее от них ощущение силы наполняло меня энергией. Странно, но в Британии до сих пор сохранился снобизм по отношению к новой денежной аристократии. Ожидать гордого презрения к ним со стороны традиционалистов-правых – это еще понятно, но, как ни парадоксально, открыто выражают свое неодобрение людьми, добившимися успеха своими силами, как раз высоколобые левые. Не представляю, как это совмещается с представлениями о равных возможностях. Вероятно, левые и не пытаются объединить эти две идеи, а просто повинуются противоположным порывам души, что в той или иной степени делаем все мы. Но если в юности меня можно было обвинить в ограниченности воззрений, сейчас я уже не таков. Сегодня я без зазрения совести восхищаюсь теми, кто самостоятельно сколотил состояние, как и теми, кто, всматриваясь в уготованное им от рождения будущее, не боится перечеркнуть его и набросать другое, получше. Люди, всем обязанные только самим себе, имеют больше шансов, чем остальные, найти свою жизненную стезю. Отдаю должное им и их блистательному миру. Правда, тогда меня, в глубине души, немало раздражало, что частью этого мира оказался Дэмиан Бакстер.