Читать книгу - "Искусство жить. Реальные истории расставания с прошлым и счастливых перемен - Стивен Гросс"

* * *

Еще среди моих самых первых пациентов был молодой человек по имени Питер. Он проходил курс лечения в расположенной неподалеку крупной психиатрической больнице. За три месяца до нашего знакомства Питер спрятался в шкафу в здании местной церкви и попытался покончить с собой, приняв лошадиную дозу различных медикаментов и одновременно с этим вскрыв вены. Вдобавок ко всему этому он исполосовал себе шею, грудь и руки небольшим ножом. Его обнаружила уборщица. Все время, пока они дожидались приезда «Скорой», она, несмотря на испуг, обнимала его и пыталась узнать, что произошло. «Кто это сделал? – спрашивала она. – Скажи мне, кто с тобой такое сделал?»

Больничный психиатр-консультант спросила, не смог бы я пять раз в неделю проводить с Питером сеансы психоанализа. Она считала, что мои ежедневные сеансы вкупе с еженедельными встречами с ней могут стать для Питера самым верным шансом на выздоровление, возвращение к невесте и на работу.

Двадцатисемилетний Питер работал инженером-конструктором в строительной сфере. Прямо перед госпитализацией они с невестой купили однокомнатную квартирку в ближнем пригороде Лондона. У него были неприятности на работе, беспокойство вызывала нехватка денег, но все это никак не могло служить объяснением такого яростного покушения на собственную жизнь. Таким образом, одной из моих задач было определить причины его поступка. Ведь, не понимая, какие силы толкнули его на попытку лишить себя жизни, мы имели все основания считать, что он может повторить ее в будущем.

Долговязый и худой Питер ходил, как ходят люди, пребывающие в депрессивном состоянии, то есть сгорбившись и опустив голову. Депрессия проявлялась и в манере общения – он старался не смотреть собеседнику в глаза, а говорил медленно и запинаясь. Заняв свое место на кушетке, он практически переставал двигаться.

Питер не пропускал ни одного сеанса и всегда приходил точно вовремя. Спустя несколько месяцев он выписался из больницы и смог вернуться к своей обычной жизни. Но во время наших бесед я все чаще и чаще замечал, что он уходит от меня в какое-то место, которое я просто не мог найти, уж не говоря о том, чтобы понять.

– Вы уже давно молчите. Можете рассказать мне, о чем вы думали все это время? – спросил я как-то раз.

– О каникулах в Девоне… когда я был еще маленький, – ответил он.

Пауза снова затянулась.

– А о чем еще? – поинтересовался я.

Питер сказал, что не думает ни о чем конкретном, а просто размышляет об одиночестве.

Я высказал предположение, что он ищет одиночества от меня, хочет каникул от наших сеансов психоанализа.

– Может быть, – ответил он.

Питер, казалось, пытался защищаться от моей профессиональной назойливости. Он вроде бы выполнял все, что от него требовалось, то есть, скажем, приходил вовремя и отвечал на вопросы, но делал все это таким образом, чтобы между нами не могло наладиться никаких осмысленных контактов. Создавалось впечатление, что он не питал никаких надежд в отношении наших бесед.

Тем не менее мне удалось выяснить, что у Питера была привычка сначала заводить друзей, а потом внезапно начинать с ними враждовать. Были у него проблемы и в профессиональной сфере. На протяжении некоторого времени он тихо и спокойно работал, а затем вдруг устраивал громкий скандал с начальством и увольнялся. Такое происходило с ним уже несколько раз подряд.

Используя эту информацию, я попытался продемонстрировать Питеру, что доступными для себя он, судя по всему, считает только две психологические позиции – непротивление или деструктивную агрессию. Он вроде бы согласился, но я так и не почувствовал, что эта идея имеет для него какое-то значение.

И вскоре эта психологическая схема начала проявляться в ходе наших сеансов. Питер перестал подыгрывать мне и начал отпускать презрительные шутки. По завершении одной особенно неспокойной недели он просто перестал приходить. Я написал ему, предлагая обсудить его решение прекратить курс лечения, но ответа так и не дождался.

Я связался с его лечащим психиатром, но она сказала, что Питер перестал появляться и у нее тоже.

Через два месяца я получил письмо от невесты Питера, в котором сообщалось, что Питер покончил с собой. Девушка рассказывала, что весь месяц перед смертью он вел себя все более и более беспокойно и все больше уходил в себя. Похороны, на которых присутствовали члены его семьи, состоялись неделю назад в крематории Западного Лондона. Она поблагодарила меня за попытки оказать ему помощь. Я ответил письмом с соболезнованиями, а потом проинформировал о случившемся психиатра Питера.

Через два месяца я получил письмо от невесты Питера, в котором сообщалось, что Питер покончил с собой. Девушка рассказывала, что весь месяц перед смертью он вел себя все более и более беспокойно и все больше уходил в себя.

Я знал, что Питер был пациентом с высоким риском неблагоприятного исхода. Согласившись взять его на лечение, я попросил помощи у одного из своих руководителей, опытного психоаналитика, написавшего книгу о самоубийцах. Он неоднократно указывал мне на элементы поведения Питера, свидетельствовавшие о его стремлении к идеализации смерти. Теперь я снова отправился к нему, опасаясь, что упустил какие-то важные моменты.

Мой руководитель постарался успокоить меня.

– Кто знает? – сказал он. – Вполне может быть, ваши психоаналитические сеансы как раз удерживали его от самоубийства весь прошлый год.

Тем не менее факт смерти Питера меня очень сильно обеспокоил. Естественно, я знал, что в любом из нас существует тяга к саморазрушению, но, несмотря на это, верил, что жажда жизни всегда должна побеждать эти импульсы. Теперь же я вдруг прочувствовал ее слабость и хрупкость. Самоубийство Питера заставило меня осознать, что жизнь и смерть в своей постоянной борьбе оказываются равными по силе противниками.

Через полгода на мой телефонный автоответчик поступило сообщение. Сначала я услышал звуки, недвусмысленно указывавшие на то, что звонили из уличной телефонной будки (гудки, падающие монетки), а потом голос Питера: «Это я. Я живой. Я хотел спросить, можно ли прийти и поговорить с вами. Звонить мне можно по старому номеру».

«Если в аду еще не поставили телефонные будки, то Питер жив. Сегодня днем он оставил сообщение у меня на автоответчике. Просил записать его на прием».

Услышав голос Питера, я совершенно растерялся и несколько мгновений находился буквально на грани обморока. Я почти убедил себя, что у меня просто сломался автоответчик и я слушаю какое-то очень старое его сообщение, запись которого по каким-то причинам не была удалена. А потом я расхохотался… и от ярости, и от облегчения. И, конечно, от изумления, повергшего меня в полный ступор.

В тот вечер, когда я писал психиатру Питера, чтобы сообщить, что он жив, я поступил так, как нередко поступают охваченные яростью люди – то есть отпустил грубую шутку. «Если в аду еще не поставили телефонные будки, – написал я, – то Питер жив. Сегодня днем он оставил сообщение у меня на автоответчике. Просил записать его на прием».