Читать книгу - "Валтасар. Автобиография - Славомир Мрожек"

Семь лет жизни я провел в Мексике, а в апреле 1996 года принял решение вернуться в Польшу. Чтобы потом не отступить от принятого решения, я немедленно объявил о нем в газете «Дзенник польски», в цикле очерков под названием «Дневник возвращения». Очерки публиковались в Польше до 2 августа 1996 года. В них я рассказывал о своих впечатлениях, касающихся как Мексики, так и Польши.

После отъезда из страны — 7 июня 1963 года — я все меньше понимал, что там происходит. Прошло пятнадцать лет, прежде чем я снова оказался в Польше — уже с французским паспортом. Пробыл в ней тогда всего две недели — слишком мало, чтобы узнать страну заново.

Однако мне показалось, что польская реальность если даже не возвращается к норме, то, по крайней мере, поворачивает к лучшему. Дело шло к возникновению «Солидарности», в Польше становилось все интереснее. Потом я приехал в Польшу в 1980 году, в октябре. И не знал, возвращаясь в Париж, что уже 13 декабря 1981 года там будет введено военное положение.

Строгости военного режима отодвинули мой следующий приезд на семь лет. Когда в 1987 году умер отец, мне все же пришлось вернуться. Но на седьмой год военного правления политическая ситуация несколько разрядилась, и поездка уже не была связана с особым риском. И наконец, в 1990 году я провел три незабываемые недели на моем фестивале в Кракове, в уже свободной Польше.

Тогда я приехал из Мексики, прожив в ней полгода. И в Польшу возвращаться не собирался. Мексику, казалось, послала мне судьба — и навсегда. Моим домом стала фазенда в горах, на полпути между Мехико-Сити и Пуэбло, хотя еще не достроенная. Я был полон надежд на будущее. Увы, будущее оказалось почти смертельным.

Но не сразу. Мы с моей женой Сусаной прожили там еще полгода, достраивая фазенду. Полные впечатлений от фестиваля, строили планы, в которые Польша не входила. Под прошлым подведена черта, фестиваль — заключительный триумфальный аккорд, и прибавить к этому уже нечего. Остается фазенда и уравновешенная жизнь на обочине, подальше от Польши.

Мы прибыли туда в конце июня. И вот уже декабрь — но в Мексике декабрь не слишком отличается от других времен года. Завершив строительство первого дома, мы решили отметить это событие. Устроили праздник — угощение, mariachis[2], — позвали прислугу, рабочих, гостей. Вскоре после этого я почувствовал себя плохо. Утром проснулся сам не свой, Сусана, присмотревшись ко мне, сказала: сейчас же едем в Мехико-Сити. Я заявил, что не двинусь с места. Ни слова не говоря, Сусана послала служанку за ключами от машины. То и дело теряя сознание, я позволил усадить себя рядом с водителем. Дорога до Мехико-Сити заняла около двух часов. Остановились перед зданием The British and the American Hospital[3]. Я был словно в дурмане. Раздеваясь, осыпал врача ругательствами. Потом снова стал одеваться, чтобы вернуться домой. Меня удержали силой. Я потерял сознание. Очнулся уже после операции. У меня обнаружили аневризму аорты. Состояние оставалось тяжелым, шанс выжить был 1 из 10. Зарубцевавшийся шрам от шеи до пояса буду носить до смерти. Под этим рубцом — искусственная аорта. Из тефлона.

Прошло немало времени, прежде чем я стал приходить в себя. Через месяц меня перевезли на ранчо, но до полного выздоровления прошел еще год.

Силы начали восстанавливаться только к 1992 году, что совпало с очередной поездкой, на этот раз в Италию и Польшу.

Но прежде я написал «Вдовы» — первую пьесу после пятилетнего перерыва[4]. Позже, в мае 1992 года, я принял участие в международном театральном фестивале в Сиене, где была сыграна эта пьеса. Со мной приехала группа польских актеров — согласно международным правилам, пьесу на фестивале представляют на языке, на котором она написана. В Польше мы пробыли недолго и в польские дела не вникали. Моя дальнейшая жизнь должна была проходить исключительно в Мексике.

Период с 1993 до конца 1995 года был самым плодотворным в моей мексиканской одиссее. В 1993 году я написал «Любовь в Крыму», пьесу в 3 актах — каждого из них вполне хватило бы на отдельную пьесу. Получил за нее престижную премию в Париже и гарантию ее постановки во Французском национальном театре, что и произошло в следующем году. 1994 год принес поездки во Францию, Швейцарию и Германию.

В канун 1996 года произошел крах на бирже, один из тех, что время от времени сотрясают Мексику, а косвенно — и другие страны. Это спровоцировало разорение и ликвидацию мелких и средних предприятий и резкий рост безработицы. Одновременно, после десяти лет относительной стабилизации, значительно возросла преступность. Главным образом — похищение людей ради выкупа. Убийство бывшего кандидата в президенты и связанные с этим скандалы привели к общественным беспорядкам. К тому же наши дела в «Эпифании»[5](или в «Озарении» — так мы назвали наше имение) начали осложняться. Прислуга все больше становилась неуправляемой. Новый телохранитель, которого мы вынуждены были брать с собой в поездки, предъявлял все более высокие требования. Жители близлежащей деревни вырубали последние деревья. Я перечислил только некоторые из наших проблем. Мы всерьез — независимо друг от друга — подумывали об отъезде из Мексики.

«Париж или Краков — выбирай». Так я поставил вопрос за завтраком 10 апреля 1996 года. И Сусана после короткого раздумья ответила: «Краков». — «В одну минуту мы решили нашу дальнейшую судьбу», — так написал я в «Дневнике возвращения».

Я возвращался в Краков навсегда. Однако передо мной стоял вопрос: каким этот город станет для нас? Ответ можно было получить, только приехав туда. Теперь я вижу, что все оказалось иным, чем я себе представлял. Действовать без плана хотя бы на день вперед невозможно. Но когда потом жизнь разрушает наши планы — мы огорчаемся. Что делать? Без конца удивляться, что действительность нам не подчиняется? Сомнительное удовольствие.

Подготовка к переезду на время отодвинула от меня эту проблему. Надо было втиснуть ранчо в контейнер и запереть в нем, — а потом проследить, чтобы контейнер отправился за тридевять земель, и, захватив с собою по два чемодана, отправиться туда самим, что и было сделано 8 сентября 1996 года.