Читать книгу - "Свободу медведям - Джон Ирвинг"

— Настоящий чурбан, — обронил Явотник. — Вы ведь и в мыслях не держали ничего подобного, верно?

— Нет, — признался я. — Я тут случайно.

— Странно, что вас не было в парке.

— Я попал в черную полосу, — сообщил я ему.

— Чей экзамен? — спросил он.

— Фихта.

— Ну, Фихта… Я могу порассказать вам о нем кое-что. У него гнилые десны, между занятиями он мажет их маленькой щеточкой — пользует свои десны каким-то снадобьем из коричневой баночки. От его дыхания вянет все живое. Он сам попал в черную полосу.

— Хорошо, что вы мне это сказали, — заметил я.

— Но вы не питаете интереса к мотоциклам? — уточнил он. — У меня самого интерес только в том, чтобы оседлать одну из этих машин и скрыться из этого города. Вена не подходящее место для весны. Но, само собой, мне не осилить даже половину цены любого из них.

— И мне тоже, — сказал я.

— Вот как? — произнес он. — Как вас зовут?

— Графф, — ответил я. — Ганнес Графф.

— Ну хорошо, Графф, есть тут один особо недурной мотоцикл, если вы мечтаете о загородных прогулках.

— Ну, не знаю, — протянул я, — я не могу заплатить больше половины, как уже сказал, и мне кажется, что вы связаны работой.

— Я никогда и ничем не связан, — возразил он.

— Но возможно, тогда вы связаны привычкой, — подмигнул я ему.

— Знаете, привычки существуют не для того, чтобы над ними насмехались. — И Явотник, привстав на каблуках на минуту, извлек из куртки свою трубку и захрустел по ней зубами. — Я весь к вашим услугам, — сказал он. — Меня зовут Зигги. Зигфрид Явотник.

И хотя в тот момент он не обмолвился об этом ни словом, позже он дописал эту идею в свой блокнот, под исправленной строкой, касающейся привычки и фанатизма, — это новое изречение, также перефразированное.

«Да будут благословенны ведомые истиной надобностью!»

Но в то послеполуденное время, стоя на тротуаре, он был, вероятно, без своего блокнота и клочков бумаги от пакета с редиской, к тому же он явно ощущал подстегивание герра Фабера, который с нескрываемым беспокойством подглядывал за нами из дверного проема: его голова высовывалась, словно змеиный язык, из задымленного гаража.

— Пойдемте со мной, Графф, — позвал меня Зигги. — Я посажу вас на настоящего зверя.

После чего мы прошли по скользкому полу гаража к двери в задней стене, двери с мишенью для игры в дартс (и дверь и мишень висели косо). Мишень для дартса выглядела безбожно измочаленной, яблочко было неразличимым на фоне сплошь истыканной пробки — как если бы вместо дротиков на него набрасывались с гаечными ключами сбрендившие механики с искаженными от ярости ртами.

Мы вышли на маленькую улицу за гаражом.

— О, герр Явотник! — воскликнул Фабер. — Вы и вправду так считаете?

— Абсолютно, — ответил Зигфрид Явотник.

Машина, покрытая промасленным черным брезентом, стояла прислоненной к стенке гаража. Заднее крыло было толщиной с мой палец — тяжелый кусок хрома, серый по ободу, там, где на нем остался след от подкрылка, — оно образовывало с протектором идеально выверенный союз. Зигги сдернул брезент.

Это был старый, безжалостно изъезженный мотоцикл, потерявший свои благородные очертания и залатанный местами; между его частями имелись зазоры и провалы там, где, возможно, какой-то сумасброд пытался приладить ящик с инструментом, и небольшой открытый треугольник между мотором и бензобаком — бак, блестящий как черная слеза, походил на слишком маленькую голову, прилаженную на громоздкое тело. Он был красив той самой красотой, какой иногда бывает красиво старое ружье, — поскольку явно безобразные детали выставлялись в самых приметных местах. Он был тяжел и, казалось, втянул в себя живот, словно тощий гончий пес в высокой траве.

— Этот парень просто виртуоз! — воскликнул герр Фабер. — Радость и поддержка!

— Он английский, — сообщил мне Зигги. — «Ройял Энфилд»… Несколько лет тому назад, когда его починили, он выглядел на все сто. Семьсот кубических сантиметров. Новые шины и цепи. И восстановленное сцепление. Оно теперь как новое.

— Этот парень полюбил этого старичка! — заявил герр Фабер. — Он корпел над ним все свое свободное время. Он теперь как новенький!

— Он и есть новый, — прошептал Зигги. — Я выписал из Лондона новое сцепление и шестерню, а также новые поршни и обода, а этот простофиля решил, будто все это предназначалось для других мотоциклов. Старый ворюга даже не подозревает, чего он по-настоящему стоит.

— Сядьте на него! — предложил герр Фабер. — О, только сядьте и почувствуйте под собой зверя!

— Напополам, — прошептал Зигги. — Вы платите все сейчас, а я возвращаю вам половину из своего заработка.

— Заведите мне его, — попросил я.

— О, прекрасно, — засуетился Фабер. — Герр Явотник, возможно, машина не совсем готова для того, чтобы завестись прямо сейчас, а? Может, сначала требуется заправить ее?

— О нет, — возразил Зигги. — Он должен завестись сразу же! — И он, подойдя ко мне сбоку, качнул ногой стартер; последовало слабое тарахтение — тиканье карбюратора при прогоне топлива туда и обратно.

Затем он приподнялся, надавив всем своим весом на педаль стартера. Мотор втянул в себя горючее и захлебнулся, педаль приняла прежнее положение; но Зигги нажал на нее еще и еще и на этот раз запустил двигатель — он разразился не привычным мотоциклетным тарахтением «тыр-тыр», а более низким и ровным «быр-быр», зычным и раскатистым, как у трактора.

— Вы слышали? — воскликнул герр Фабер, который неожиданно стал прислушиваться сам: его голова слегка склонилась в сторону, рука накрыла рот, как если бы он ожидал услышать, что клапан сечет, но не услышал; ожидал уловить неисправность, но не уловил — по крайней мере, не совсем. Голова его наклонилась еще сильнее. — Ну просто виртуоз, — произнес Фабер так, как если бы сам уверовал в сказанное.