Читать книгу - "Баблия. Книга о бабле и Боге - Александр Староверов"

«Жадный ублюдок», – сказал он вслух, стряхивая пепел на Москву, и ощутимо ударил себя ладонью по щеке. Эта привычка появилась у него лет десять назад, одновременно с первым миллионом. В моменты наивысшего омерзения к себе, после трудных переговоров с малоприятными людьми, когда приходилось буквально насиловать себя, исполняя особо замысловатые па великой рыночной джиги, он сам себе отвешивал оплеухи. Боль в щеке помогала ощутить себя человеком, простить себя и позволить и дальше, еще проникновеннее, исполнять завораживающий market dance.

«К взлету готов», – подумал Алик. Утренний ритуал был почти закончен. День начался.

– Накурил-то, накурил, – послышался из-за закрытой двери голос жены. – Все куришь и куришь, куришь и куришь. Дети задыхаются, жить невозможно, куришь, и куришь, и куришь, о себе только думаешь и куришь, и куришь.

По мере произнесения этого спича голос жены становился все выше и выше. Последнее «куришь» было произнесено так высоко и с таким эмоциональным накалом, что Монтсеррат Кабалье застрелилась бы от зависти. Алику снова захотелось курить. Вместо этого он молча открыл дверь, отодвинул жену и пошел умываться. Навстречу ему выбежало нечто о четырех руках, ногах, нечто двухголовое, златовласо-голубоглазое, розовое, брызгающееся слюнями, радостью и оптимизмом. Это были долгожданные двухлетние сыновья-близнецы Ленька и Борька, они же – Лёлик и Болек.

– А папка, папка, папулечка, папулёшечка, а Лёлик, Лелька, Болька, Боляка, гуять, хочим, даться, аааа, ууу, пупссс, – затараторили они одновременно.

– Куришь, и куришь, и куришь, и куришь, и куришь, и куришь… – продолжала свою арию жена.

Алик сгреб близнецов, повалился на необъятное ложе и начал кувыркаться с ними, щекотать, покусывать, бороться. Он купался в их детском счастье.

– А Лёлька хуиган, а… а… а… Боляка бандит, мы бяки буки, гуять, папка, папулёшка!!! – Фонтан радости, бьющий из близнецов, смывал все страхи, деньги, планки и цифры, еще минуту назад терзавшие Алика. «Хорошо, – думал он, – просто и хорошо, и ничего больше не нужно».

– А Лёлик матос, а Болька генеал, а папка машал гуять, балаться, паф-паф, стеать паф.

– Крышь, крышь, крыши, крышь, кршь, ршшшь, дыыышшь.

Шипящие звуки возвращали в реальность, лишали воздуха, отнимали счастье.

– Куришь и куришь, куришь и куришь, а потом на детей дышишь, и куришь и дышишь, и дышишь и куришь. Наташа, заберите детей. Лелек, Болек, пойдемте, здесь фу, бяка. Вот ты куришь и не думаешь, дышишь и куришь, и дышишь и не думаешь. Наташа, быстрей, где вы там ходите!

– Фуууу, вонючааа, – забавно сморщили рожицы близнецы.

– Дети, а давайте прочитаем про Бармалея, – лицемерно промурлыкала вошедшая няня, ловко посадила мальчишек на руки и вынесла из спальни.

– Думаешь только о себе и куришь, насрать тебе на всех, и дышишь, и куришь на больных детей.

Жена явно не могла остановиться, назревал традиционный утренний скандальчик.

– Уйди, – прохрипел Алик и посмотрел на жену, как волк на останки только что растерзанного ягненка.

Взгляд подействовал, жена попятилась к двери и вышла. Но из коридора еще некоторое время доносилось затухающее: «Куришь и куришь… куришь… дышишь… кур… дыш… шиш…» Он подождал, пока звуки стихнут, и тоже вышел. Слева находилась комната дочки Сашки. Ей недавно исполнилось шестнадцать, и она мужественно боролась с переходным возрастом. «Зайти – не зайти?» – попробовал угадать Алик. В последнее время общение с Сашкой напоминало рулетку. То задушевные разговоры и ощущение друга рядом, какого и не было у него никогда, то такой высоковольтный провод, что не влезай – убьет, поджарит и снова убьет.

«У Сашки каникулы, она выспалась, настроение хорошее, – попробовал рассуждать он логически. – Зайду». Увидев дочку, сразу понял, что не угадал. Зеро, все ставки уходят в казино. Но отступать уже было поздно.

– Как чувство самия? – спросил он преувеличенно бодро.

– Нормально.

– Чем занимаешься?

– Живу.

– Как живешь-то?

– Нормально.

– Давай жить вместе.

– Отстань.

– А чего так грубо, Сань? Чего я тебе плохого сделал?

– Ничего, отстань.

– Что, моча в голову ударила, да?

– Да, моча, месячные, годовые, столетние, переходный возраст, плохая экология. Все, доволен? Я все перечислила? Отстань, уйди, и вообще, стучаться надо, когда входишь.

– Стучаться, говоришь? Ща я тебе постучу…

Алика трясло. День начинался не здорово. Близнецов отобрали. Жена достала. А тут еще дочка… Он догадывался, что лучше всего молча выйти, и тогда Сашка вечером сама прибежит, будет извиняться, ластиться, говорить умные слова про переходный возраст и всячески изображать умницу-красавицу, пай-девочку-гордость-отца, которой она, в сущности, и была. Понимал все это Алик хорошо, но… но сделать уже ничего не мог.

– Стучаться, значит?.. – повторил он.

Подошел к столу, за которым дочь обычно делала уроки. И постучался… Ну не то чтобы постучался, а так хрястнул по несчастной деревяшке, что столешница разломилась на две части.

– Так стучаться?

Хрясь!

– А может быть, так?

Хрясь!

– Нет, наверное, вот так!

Хрясь! Хрясь! Хрясь!!!

Очнулся он быстро. Если бы были у стола рожки, то остались бы от него рожки да ножки. А так только ножки и остались. Дочка, свернувшись калачиком, лежала на кровати, в ее глазах застыл ужас. В углу комнаты стояла неизвестно откуда взявшаяся жена. Она размахивала руками и широко открывала рот. Звука не было. Алик растерянно топтался около изуродованного стола.

«Что со мной? Это что со мной? Зачем это я?» – вопросов было много. Ответы отсутствовали.

– Ууууука… Уууууука…

«Откуда в Москве пароходы и почему они так противно гудят?» – подумал он.

– Суууукааа, твааааарь, сука, ты что делаешь? – Звук вернулся, и Алик понял, что сейчас начнется не просто скандал, а скандалище с большой буквы «С». Скандал месяца как минимум. Он сделал безнадежную попытку скрыться от надвигающегося торнадо, выскочил из комнаты, заперся в ванной, включил воду и замер.

– Открой, сука! Открой, тварь, кому сказала! Испугался, заперся, нагадил и испугался!!! Ты же трус, трус, только дома можешь кулаками махать. Открой, тварь! – Жена пинала ногами запертую дверь.

Алик яростно тер щеткой прокуренные зубы.

– Ты же добрый, только когда виски нажрешься. На работе-то, небось, жопу всем лижешь, а здесь, сука, издеваешься. Открой, скотина жирная!

«А вот это она зря сказала», – подумал Алик, полоская рот. Сил держаться больше не осталось. Он набрал воду в стакан, резко открыл дверь и тут же выплеснул воду в лицо жене.