Читать книгу - "Зигги Стардаст и я - Джеймс Брендон"

Я тону в этой картинке.

Ухают басы. «Привет-привет, Джонни Коллинз, рад, что ты наконец вышел поиграть, поиграть, поиграть». Его усы щекочут мою щеку. «Прости, что так долго, радость моя, – говорю я. – Так много вечеринок, так мало времени, смекаешь?» Его руки окружают меня. Пот стекает по его груди, склеивая нас вместе. Мы целуемся со всей страстью, словно не можем насытиться, словно нам всегда мало…

– Эй! Ты слышишь меня?

Это Старла.

Рывком захлопываю журнал, с грохотом возвращаюсь в наш мир.

– Что?

– Ты опять отключился.

– Нет!

– А я говорю: отключился. Ты норм? – Ее глаза прищуриваются, сканируя меня. Та самая безумная зелень, напоминающая два кусочка уранового стекла под черным светом^[11].

– Все в порядке.

– Ты слышал, что я говорила?

– Ничего. В смысле, не слышал. А что?

Все время так. Отключки. Тетя Луна как-то сказала: «Воображение – это безопасное пространство, спасательная капсула, уносящая в другое измерение, где можно свободно существовать». А еще, что такого неудержимого воображения, как у меня, никогда не встречала. Вообще, она окончательно поехавшая хиппи, так что не знаю… Однако в чем-то это правда, и действительно работает, потому что меня то и дело уносит в собственное воображение. Туда, где безопаснее всего. Что угодно, лишь бы смыться из этой реальности.

– Садись поближе, – говорит Старла, снова занявшись клеевым пистолетом. – Хочу поболтать.

– Секунду…

Шевельнуться не получается. Ага. Стояк просто сверхъестественный. Проклятье. А еще жжется и даже, кажется, шипит. Как оборванный электропровод. (Вечные побочные эффекты от процедур доктора Эвелин. Скоро расскажу подробнее.) Но все сразу точно никуда не годится.

Старла ничего не замечает, увлеченная стразами. Сворачиваю журнал в трубочку и сую в задний карман. Потом спрячу в чулане: эти парни окажутся погребены под стопкой номеров National Geographic на веки вечные. Там им самое место: подальше от чужих глаз, где никто не найдет.

Я осторожно выпрямляюсь, ужом сползаю с кровати, хватаю карандаш, какой-то первый попавшийся листок и начинаю рисовать, чтобы отвлечься. Знала ли Старла, что там такая статья? Не потому ли хотела поскорее подарить журнал мне? Нет. Она знает, как я отношусь к этой болезни.

– Почему тебе так нравится рисовать мои веснушки? – спрашивает она.

– Что?.. А-а… Потому что они восхитительные.

– Терпеть их не могу. Чувствую себя прокаженной. О-о-о-о-о… – продолжает напевать Старла.

– Смеешься? Это твоя самая классная черта. Ты похожа на ходячее ночное небо.

– Ты неисправим, – фыркает она, приклеивая очередной страз, часть теперь уже очевидного пацифика^[12] на левом заднем кармане.

Нахожу местечко на ее щеке и открываю новое созвездие.

– Гляди-ка, только что нашел крошечную Большую Медведицу!

– Ах, Джонни-Джонни-Джонни…

– Ох, Старла-Старла-Старла…

– И что же я буду без тебя делать!

– А?.. – перестаю рисовать.

Она не отвечает. Только оставляет в покое джинсы и ставит иглу проигрывателя в начало записи. Роберта Флэк снова каплет медом.

– Старла!

Она молча поворачивается к телевизору, начался Soul Train.

– В каком смысле «без тебя»? – спрашиваю я, хватая ее за ладошку, всю липкую от клея.

– Я просто… не знаю… Я буду скучать по тебе, вот и все.

– Так я ж никуда не еду, – недоумеваю я.

– Ты – нет, – отвечает Старла, поворачиваясь ко мне. – Еду я.

Все портреты на стенах одновременно ахают.

– Что? Куда?

– На лето. В округ Колумбия. Маме предложили работу преподавателя, и папа хочет, ну, чтобы я побольше узнала о движении и все такое. Я все собиралась тебе сказать, но…

– Так, значит… – Я не знаю, что ответить, поэтому повторяю: – Так, значит…

– Я понимаю…

– Правда?

– Правда.

– Ага…

Нет. Быть этого не может. Я не проводил без Старлы ни одного лета с тех пор, как случилось ЭТО. Меня повело: мир кружится вокруг нас, точно торнадо, а мы, склеившись ладонями, сидим в его центре. Закрываю глаза.

– Ты как, нормально? – спрашивает она, вытирая мне слезы. Вот как, а я и не почувствовал, что плачу!

– Конечно, – отвечаю я, натягивая на лицо фальшивейшую из всех возможных улыбку. – Рад за тебя. Просто буду… скучать по тебе… понимаешь…

Она приподнимает мой подбородок.

– Слушай, в порядке бреда, я тут переговорила с родителями: мама сказала, что ты можешь поехать с нами, если хочешь… Правда, здорово?

– О… да…

– Мы уезжаем на следующий день после окончания уроков. А так не придется расставаться, к концу лета тебя будет так тошнить от меня, что ты до смерти захочешь домой.

Мы смеемся. Типа того.

– В любом случае тебе будет на пользу выбраться из этого мещанского городишки, Джонни… увидеть что-то новое… познакомиться с новыми людьми… ну, понимаешь…

– Мгм…

Она продолжает говорить, но я не слышу. Мой мозг парализован. Старла права. Я никогда не покидал пределы Крев-Кёр, но всегда мечтал об этом: уехать автостопом в Калифорнию, чтобы стать звездой рок-н-ролла. Но не могу. Не сейчас. Не смогу, пока не вылечусь окончательно. Как я это сделаю без нее?

– …и сможем жить в палатках в парке на Национальной аллее со всеми протестующими против войны во Вьетнаме. Может, даже сможем сделать что-то с этой дурацкой никчемной войной, понимаешь? Давай, поехали, я не хочу делать это одна! Нам будет весело! Пожалуйста, соглашайся!

Она улыбается – натянутой улыбкой. Потому что знает.

– Отец ни за что не разрешит. Мне всего шестнадцать, и…

– Да тебе через пару недель будет семнадцать! Папа сказал, что поговорит с ним, если ты…

– И у меня еще процедуры…

– Ой… верно… – шепчет она.

– Ты знаешь, я не должен пропускать.

Старла передергивает плечами.