Читать книгу - "«Птицы», «Не позже полуночи» и другие истории - Дафна дю Морье"

волна тепла. Сколько молчаливого обещания в ее голосе, сколько самозабвенности в пожатии ее руки!.. В конце концов неважно, что их номера на разных этажах, что понадобится тайком сновать туда-сюда… Вынужденное разобщение только придаст ситуации привкус интриги.

— Влюбленность! Какое потрясающее чувство! — вздохнула Аннетта.

Он ответил ей нежным пожатием, лихорадочно обдумывая, как дальше себя вести. Может быть, лучше, встав из-за стола, выйти на набережную и прогуляться вдоль озера — минут десять, а потом…

— Все получилось так внезапно, — продолжала она, — вы знаете, как это бывает, знаете по собственному опыту, не раз переживали что-то похожее. Помните, у вас в «Мадригале» Диана входит в ресторан и вдруг теряет ощущение времени и пространства. И со мной было точно так же. Как только я вчера на пляже увидела Альберто, я поняла: кончено, я пропала!

По инерции Скривенер еще держал ее руку в своей, но все его тело напряглось.

— Альберто, — машинально повторил он.

— Да, Альберто! Немножко парикмахерское имя, правда? На самом деле он пляжный инструктор при гостинице и красавец, каких мало. Стройный, загорелый, прямо настоящий бог солнца. Мы взглянули друг на друга — и сразу все стало ясно. — Она засмеялась и крепче сжала его пальцы. — Я сказала, что забыла в номере полотенце, и мы понемногу разговорились, и он спросил, хорошо ли я умею плавать — он по совместительству дает уроки плавания, — и мы вместе зашли в воду. Я вообще-то плаваю как рыба, но ради смеха сделала вид, будто только учусь, — и ради приличия тоже, а то было бы неудобно перед другими купальщиками. Ах, Роберт, вы не представляете, до чего это было чудесно! Я весь остаток дня провела на пляже, и сегодня все повторилось, и, конечно, поэтому я пришла с опозданием. Я все ему про вас рассказала, он очень впечатлился, только беспокоился, что я заставляю вас ждать. Но я его заверила, что беспокоиться не надо: Роберт Скривенер — человек необычный, он все понимает без слов, у него потрясающая интуиция. Не случайно он такой знаменитый писатель!

Тут она отняла руку, чтобы зажечь сигарету, а он сделал вид, будто допивает остатки ликера из своей рюмки. Главное — не выдать себя: ни по его лицу, ни по голосу она не должна догадаться, как шокировало его это неожиданное признание.

— Забавно, забавно, — произнес он сквозь зубы.

— Только не подумайте, что я вообще такая легкомысленная, — сказала она, чуть сморщив носик. — Наоборот, я всегда веду себя разумно и даже примерно. Но тут я просто потеряла голову. Я сегодня говорила Альберто: «Представляю, как Роберт посмеется, когда я ему все расскажу!» Но Альберто со мной не согласился, он подумал — вдруг вы обидитесь.

Нечеловеческим усилием Скривенер заставил себя рассмеяться. Этот смех стоил ему по меньшей мере десяти лет жизни.

— Обижусь? — переспросил он. — На что, собственно, я должен обидеться?

— И правда, на что? — подхватила Аннетта. — Я так ему и сказала: Роберт — писатель. Ему всегда полезен новый опыт. И знаете, что самое удивительное? Ведь если бы не вы, мы бы с Альберто никогда не встретились! Я в Женеве, я наслаждаюсь жизнью в этом райском отеле — и все это благодаря вам!

С губ Скривенера уже готов был сорваться язвительный комментарий — например, «Приятно приносить пользу ближнему» или «Всегда к вашим услугам», — но ему хватило присутствия духа промолчать. Проявить малейший знак неудовольствия значило бы потерять лицо.

— Буду ли я представлен? — намеренно небрежно осведомился он.

— Конечно! — откликнулась Аннетта. — Мы с Альберто условились встретиться в баре у вокзала, ровно в десять вечера. Кстати, уже почти десять. Мы решили — в баре лучше, чем в гостинице, там всегда многолюдно и нас там никто не узнает. Понимаете, если гостиничное начальство пронюхает, что их служащий завел роман с постоялицей, мой прекрасный Альберто может лишиться работы.

И поделом, подумал Скривенер. На смену шоку пришел глухой, бессильный гнев — гнев, которому нельзя было дать выход. Унизительность и бессмысленность предстоящего вечера парализовали всякую охоту к действию. Одно колкое замечание с его стороны — и все, конец. Одно неосторожное слово — и прощайте писательские принципы, о которых он собирался говорить в своих женевских лекциях; прощай самообладание и душевное равновесие…

— Вы готовы? Тогда пойдемте, — предложил Скривенер; она тут же поднялась, не пытаясь хотя бы из вежливости замаскировать нетерпение, и направилась к дверям ресторана. Он шел за ней, любуясь ее гибкой, грациозной фигуркой, такой соблазнительной в открытом платье. Вот только наряжалась и прихорашивалась она не для него — для пляжного инструктора…

Самое неприятное — из создавшейся ситуации никак не выпутаться. Разыграть внезапную усталость, сослаться на неотложную работу или на несварение желудка — все эти жалкие уловки не помогут, престиж будет безнадежно погублен. Его мучило сознание того, что в еженедельных письмах к Аннетте он был излишне откровенен: он считал ее другом, доверенным лицом, изливал перед ней всю душу…

Пока они шли к вокзалу по уже темным в этот час улицам, напоенным влажным, бархатистым дыханием летнего вечера, Аннетта продолжала щебетать:

— Альберто наверняка будет смущаться, но вы не сердитесь — ему всего двадцать два года, он мой ровесник, в вашем присутствии он побоится даже рот раскрыть. Он, между прочим, мечтает завтра пойти на вашу лекцию. Мы оба непременно будем. Он никогда еще не видел вблизи живого писателя!

— А вы видели? — не удержался Скривенер. Эта реплика выстрелила, как пуля из ружья, но вхолостую: праздничное настроение или временная утрата восприимчивости помешали Аннетте уловить в его тоне сарказм.

— Я? — переспросила она. — Вообще в Цюрихе бывают иногда встречи с писателями, но я обычно к вечеру так устаю, что уже не до развлечений.

«Еще бы! Продавать чулки — титанический труд!» Его так и подмывало срезать ее, щелкнуть по носу, но гордость приказала молчать.

Наконец они подошли к привокзальному бару с безвкусной световой вывеской, и Аннетта Лимож стала уверенно проталкиваться внутрь сквозь толпу сгрудившихся в помещении людей.

— Надеюсь, вас тут не узна́ют, — говорила она на ходу. — Вот будет обидно, если какой-нибудь официальный деятель заметит вас, прицепится и испортит нам вечер.

Только это и могло бы его выручить, мелькнуло в голове у Скривенера. Он многое бы отдал за то, чтобы к нему и правда подошел какой-нибудь местный литератор — пусть даже безнадежный зануда — и почтительно тронул его за рукав со словами: «Если не ошибаюсь, Роберт Скривенер? Какая удача! Мы вас разыскивали весь день, звонили в „Мирабель“, но не застали. Не