Читать книгу - "Отец мой шахтер (сборник) - Валерий Залотуха"

Прибыловский смущенно улыбнулся и пожал плечами.

– Ясно, – кивнул Печенкин. – Продолжай.

– Кто-то выдал, ее забрали в полицию. За это Илья сильно избил араба, сына шейха Маффуди…

– Молоток, Илюха! – горячо одобрил поступок сына отец. – Я тоже стукачей ненавижу.

– Оказалось, араб не выдавал…

– Ошибся, бывает, – понимающе кивнул Печенкин.

– Девушка повесилась в полицейском участке на колготках.

– Повесилась? Ага, что дальше было?

– Спустя некоторое время, – продолжил секретарь-референт, – у них была дискуссия на тему: «За что я люблю свою страну?». Илья сказал, что ненавидит свою страну.

– Россию? – удивился Печенкин.

– Россию. «Как можно любить страну, возвращение в которую страшнее смерти», – вот что он сказал.

Владимир Иванович усмехнулся:

– А почему они нам тогда об этом не сообщили?

– Видимо, не хотели выносить сор из избы… – высказал предположение Прибыловский.

– Знаю я, какой сор… Деньги мои… Что еще?

– Выпускной реферат Ильи по экономике назывался «Развитие нового капитализма в России».

– Название интересное, – одобрил Печенкин.

– Эпиграф интересный: «Горе тому, кто без меры обогащает себя не своим, надолго ли?»

– Это кто сказал?

– Это из Библии.

– Там так написано?

– Возможно. Вообще, Илья серьезно увлекался религией, ходил в церковь, собирался принять католичество. Но после экскурсии в Аушвайц его богоискательство прекратилось.

– Аушвайц?

– Освенцим, – перевел Прибыловский.

– Ну и что? – не понимал Владимир Иванович. – Освенцим знаю, ну и что?

Прибыловский пожал плечами.

Печенкин помолчал, соображая, но так, похоже, и не сообразил.

– Еще что?

– Еще о реферате… – продолжил свой конфиденциальный доклад Прибыловский. – Илья делает там следующий вывод: новые русские собственники должны вернуть, как он говорит, награбленное, как он говорит – народу.

– А если я не захочу? – прямо спросил Печенкин.

Прибыловский опустил глаза:

– Тогда народ применит силу. Там так написано.

Владимир Иванович улыбнулся:

– А я ему треугольнички рисовал… Лечили от желтухи, оказалось – китаец. И что он за этот реферат получил?

– Шесть баллов. Это у них высшая оценка. Дело в том, что преподаватель экономики Джереми Маркс…

– Как, говоришь? – перебил секретаря Печенкин.

– Маркс.

– Маркс! – громко, во весь голос, повторил Печенкин, так что докладчик замолчал, и все члены совета директоров стали внимательно смотреть на шефа.

Печенкин поднялся с кресла и обратился неведомо к кому:

– Где-то я слышал уже эту фамилию? А Энгельса у них нет? Я, значит, большие деньги им платил, а они моего сына учили, как мне башку свернуть? Маркс…

– Он уже уволен, – успел вставить Прибыловский.

– Уволен! Ха! Уволен… Да за такие дела на него, гада, солнцевских зарядить! Маркс, блин… – И, сунув руки в карманы, Владимир Иванович нервно заходил по кабинету.

– Левые идеи вновь входят на Западе в моду, – попытался объяснить Прибыловский.

– На Западе в моду, а у нас в морду! – закричал Печенкин. – Прямо в морду они у нас входят!

И быстро пошел вокруг большого стола. Проходя мимо Уралова, Печенкин остановился, в задумчивости глядя на его кипу, и спросил:

– Слушай, Уралов, а что это на тебе за тюбетейка?

Уралов улыбнулся и объяснил:

– Это не тюбетейка, а кипа! Ко мне папа из Израиля приехал. Надел и попросил не снимать.

Печенкин долго смотрел на Уралова, пребывая в каком-то усталом отупении, но, сделав над собой усилие, вышел из этого состояния, улыбнулся и, уже садясь в свое кресло, одобрил:

– Молодец, Уралов! Папу надо слушать.

Заседание совета директоров продолжилось.

Глава тринадцатая. Я НАУЧУ ТЕБЯ ДЕСЯТИ УДАРАМ

1

Картина была явно комическая и страшноватая: прохожие на тротуаре останавливались, машины на проезжей части тормозили. Илья шел по центральной улице Придонска – улице Ленина – и с детским упоением ел мороженое в вафельном стаканчике, а в это время его охраняли. Впереди шел рыжий охранник в темных очках, сзади еще один здоровяк, за ним – одним колесом по проезжей части, а другим по тротуару – медленно полз «субурбан», за затемненными стеклами которого мутно светился Седой.

Мороженое почти растаяло, подтекало снизу, и Илья с удовольствием слизывал выступающие белые капли. Наконец он закончил, вытер губы и ладони носовым платком и посмотрел по сторонам, размышляя, куда дальше направить свои стопы. Но в этот момент из «субурбана» выскочил Седой, семеня подбежал к Илье и спросил – официально и язвительно:

– Ну что, нагулялись, Илья Владимирович? Домой? До мамочки?

Илья перевел свой внимательный озабоченный взгляд на главного телохранителя и, склонив голову набок, задал неожиданный вопрос:

– А какую мы дадим вам кличку?

– Какую кличку? – раздраженно отмахнулся Седой. – Садитесь в машину.

– Вы забыли, что я вас завербовал? – с улыбкой напомнил Илья.

– Ты меня не вербовал, – огрызнулся Седой.

– Стоит только моей маме узнать, что вы меня потеряли…

– Кроме мамы есть еще и папа, – перебил его Седой и приказал: – В машину, Иваныч до трех отпустил.

– «Седой»! Как вам?

– Садись в машину! – требовал Седой.

– А пароль?

– Сам не сядешь – посадим!

– Есть такой пароль, что если я его назову, то вы меня сразу отпустите, – неожиданно высказался Илья.

– Нет такого пароля. Садись в машину!

– Есть. Спорим на мороженое! – Илья явно издевался.

– В машину! – прорычал Седой и уже взял Илью за локоть, чтобы потащить его к «субурбану», как молодой человек проговорил вдруг громко, отчетливо:

– Ангелина Георгиевна Всеславинская.

Седой отпустил руку и стоял молча и неподвижно.

Илья смотрел на него насмешливо и сожалеюще:

– Нет, не буду я вас вербовать. Лучше, пожалуй, уволю.

Седой не услышал, повернулся и затрусил к машине. Охранники замерли в нерешительности. Илья расправил плечи и спокойно, не торопясь, направился к зебре перехода. Седой смотрел сквозь стекло в его спину и кричал в трубку телефона: