Читать книгу - "Асфальт и тени - Валерий Казаков"

Павел Миронович Корчагин не брал взяток. За двадцать пять лет службы в разных гражданских ведомствах он постепенно рос по канцелярской части и к пятидесяти двум дослужился до начальника отдела одного из управлений. Ввиду щекотливости темы опустим его название, да и я слово дал не вдаваться в подробности.

Так уж приключилось, что за долгие годы службы никто Павлу Мироновичу взяток не предлагал, а сам-то он тушевался. Намеки на сию щекотливую тему, даже со стороны коллег, вгоняли его в краску, и он спешил свернуть разговор. Сослуживцы единодушно решили, что Мироныч по части погреть руки еще тот дока. Раза три на него писали анонимки, назначали проверки, приходили домой ответственные товарищи. Но нет худа без добра: после второго «промывания», видя его аккуратную нищету, сдвинув очередь, дали хорошую трехкомнатную квартиру. Конечно, в те времена было легче — и льготы, и продпайки, и спецстоловая, и путевки, и детский отдых, да мало ли… Что понапрасну душу-то бередить?..

Служил себе человек при бумаге и служил. Бумага, она ведь собственной жизнью живет. Она может и под сукно нырнуть, как в омут, а может такие коленца выкинуть, что, брат ты мой, только держись! Власти без бумаги нет, это доказано бумагой и скреплено оттиском гербовой печати. Посему служители ее, задолго до египетских времен, были в почете и достатке. Они всегда были нужны, но их всегда было мало. В бюрократии, как нигде, чрезмерное количество неизбежно губит качество, но, увы, зависть — вечный спутник человека. Вроде эка невидаль — сиди себе, черкай глиняную табличку или перышком скрипи, а денежки да блага тебе в мошну так и текут. Вот с этой обманчивости все и началось — и блат, и кумовья, и бедные пьянчужки-родственники, и прочие неудачники да бездари. Так постепенно основной скреп государства — писцов и бумаговодителей — изгадили, опозорили и превратили в бумажные души, а к нашим дням слово «чиновник» и вовсе обратили в ругательство. Однако мудрецами замечено: ежели власть попускает издевательство и безразличие к своему служивому человеку, она сама начинает хиреть и вскорости околевает. Но к нашей истории это имеет малое отношение.

Очередного посетителя, очень приятного молодого человека, Павел Миронович с добрыми напутствиями проводил до дверей своего кабинета и, пожелав удачи, вернулся к требовательно гудящему аппарату внутренней связи.

— Слушаю вас, Мефодий Маркович. Да, все справки по нашему региону готовы, — уважительно, но без благоговейного придыхания докладывал он начальнику главка, человеку властному и непредсказуемому. — Могу доложить через десять минут… Хорошо, через полчаса буду.

Опустив трубку на рычаг, он уже было потянулся к кнопке вызова секретаря, когда увидел на небольшом приставном столике, за которым только что беседовал с посетителем, плотный продолговатый конверт.

«Шоколадку, что ли, в пакет засунул? Ну, народ», — подумал Корчагин, вставая и перегибаясь через столешницу. Но не успели пальцы коснуться этого нетолстого бумажного брикетика, как Павла Мироновича словно кипятком ошпарило. Он отдернул руку, почему-то глянул на часы — было одиннадцать двадцать. Кровь стучала в висках. Ожил селектор, и слух обжег голос секретарши:

— К вам Спицын…

— Один?

— Павел Миронович, вы где? Вас плохо слышно… Так Спицыну можно зайти?

Метнувшись вперед, он схватил конверт, на ощупь в нем действительно был не шоколад.

«Господи, за что же мне такой позор! Сейчас войдет этот проныра Спицын, и все откроется».

Он быстро вернулся в кресло, выдвинул средний левый ящик стола и торопливо, будто конверт мог обжечь ладонь, сунул его в дальний угол. Приняв как можно более безразличный вид, он нажал кнопку селектора:

— Пусть Анатолий Анатольевич заходит.

— Добрый день, шеф, — пожав протянутую руку, тот раскрыл тонкую папку и начал что-то объяснять Павлу Мироновичу.

— Погодите, это после! А сейчас мигом к Кириллу Денисовичу и через семь минут… — начальник глянул на часы, стрелки показывали одиннадцать двадцать две. — Всего две минуты, — машинально произнес он…

— Какие две минуты? — удивленно вскинул стриженую голову Спицын.

— А вам какое дело?! — зло рявкнул Корчагин. — Мне через пятнадцать минут Мефодию Марковичу докладывать, а вы, как телок, еще здесь топчетесь.

Спицын, не чуя за собой вины, по-военному демонстративно повернулся через левое плечо, не торопясь вышел, оставив дверь полуоткрытой.

— Тамара Августовна, — нарочито громко обратился он к секретарю, — какая его сегодня муха укусила?

— Не знаю, с утра был в хорошем настроении…

Весь остаток дня полетел к черту. Своим докладом начальнику главка Павел Миронович остался недоволен, благо тот куда-то спешил, слушал рассеянно и вяло.

«А может, и ему сунули? — подумал начальник отдела и осекся. — Кажется, я уж совсем головой тронулся».

В обед кусок в горло не лез. Казалось, все на него косятся, многозначительно подмаргивают, отпускают двусмысленные шуточки. Ни с того ни с сего прилип Бренчевский, человек наглый, с устойчивой репутацией взяточника. «Его мне только не хватало!»

— Паша, ты сегодня какой-то пришибленный. Может, дома что случилось?

— Успокойся, дома у меня все нормально, тебе чего надо?

— Фу, какой ты грубый! Чего надо, чего надо? С товарищем посоветоваться решил.

«Ну вот, дожил, Мишка Бренчевский меня записал к себе в товарищи! Да что ж это, у меня на лбу написано?»

— Слушай, Паш, Тюмень же твоя?

— Моя.

— Здорово. Давай сегодня в хороший кабак сходим, посидим, — понизил он голос. — Надо одним мужикам помочь. Они в долгу…

— Да не должны они мне ничего. Сегодня не могу.

Замахав руками на бурные протесты Михаила, Корчагин, не дожидаясь лифта, стал подниматься на свой этаж.

В голове сцепились две мысли, два естества, два вечных спорщика. Первый, честный, укорял:

«Скурвился. До этого не брал. Да и сегодня, выходило, тоже вроде как и не брал. Человек оставил конверт. Ты же не смотрел, что в этом несчастном конверте!»