Читать книгу - "Иудино дерево в цвету - Кэтрин Энн Портер"

— Поди-ка сюда, юноша, посмотри, что у меня тут, — сказал он и сдернул с коробки веревку и зеленую обертку — коробка была доверху набита плоскими, свернутыми штуковинами. — Дядя Дэвид положил одну из них мальчугану в руку. Мягкая, шелковистая, ярко-зеленая, она оканчивалась трубочкой.

— Спасибо, — мальчуган поблагодарил как положено, но что делать со штуковиной, не знал.

— Воздушные шары, — торжественно объявил дядя Дэвид. — Приложи-ка трубочку к губам и дунь хорошенько.

Мальчуган дул изо всех сил, и зеленая штуковина все больше округлялась, утоньшалась, серебрилась.

— Развивает грудную клетку, — сказал дядя Дэвид. — Дуй еще. Мальчуган дул и дул, и шар становился все больше.

— Довольно, — сказал дядя Дэвид. — Хватит. — И закрутил трубочку, чтобы из нее не вышел воздух. — Вот как это делается, — сказал он. — А теперь давай надуем я один, ты другой, посмотрим, кто быстрее.

Они дули и дули, дядя Дэвид, тот особенно старался. Он и сопел, и пыхтел, и дул что есть мочи, но мальчуган его опередил. Дядя Дэвид еще толком не приступился, а у мальчугана шар уже стал круглый-прекруглый. Он до того загордился, что пустился в пляс, выкрикивая:

— Моя взяла, моя взяла, — и снова дунул в трубочку. И тут шар как лопнет; он до того напугался, что его замутило.

— Ха-ха, хо-хо-хо, — веселился дядя Дэвид. — Молодчага. У меня бы так нипочем не вышло. Давай-ка, попробуем. — Он стал дуть в трубочку — и красивый шар рос-рос, заколыхался и лопнул — в руке у него остался лишь яркий обрывок резины. Вот это игра так игра. Они играли до тех пор, пока не пришла бабушка и не сказала:

— Пора ужинать, Нет, нет, за столом надувать шары нельзя. А завтра посмотрим.

И тем все кончилось.

Назавтра шаров ему не дали, вместо этого спозаранку подняли с постели, искупали в теплой мыльной воде и накормили сытным завтраком: яйца всмятку, тосты, варенье, молоко. Бабушка пришла поцеловать его и поздороваться.

— Надеюсь, ты будешь хорошим мальчиком, будешь слушаться учительницу.

— Учительница — это что такое? — спросил мальчуган.

— В школе у тебя будет учительница, — сказала бабушка. — Она тебе расскажет про самые разные вещи, а ты делай все, что она велит.

Мама и папа много говорили про школу и про то, что им придется его туда отдать. Они рассказывали, что это чудо что такое — там всякие, какие только ни пожелаешь, игрушки и много детей, и с ними можно играть. Он считал, что ему все про школу известно.

— Бабушка, а я и не знал, что мне пора в школу, — сказал он. — Мы сегодня туда пойдем?

— Прямо сейчас, — сказала бабушка. — Я же тебя еще неделю назад предупредила.

Пришла старая Дженет, уже при шляпе. Шляпа, смахивавшая на колючее гнездо, держалась на голове пропущенной под пучок резинкой.

— Идем, — сказала Дженет. — У меня сегодня дел невпроворот.

Шею Дженет обернула дохлой кошкой, отвислые подбородки старухи примяли острые кошкины ушки.

Мальчик был взбудоражен, рвался вперед.

— Сказано тебе, держи меня за руку, — велела Дженет. — Не убегай вперед — задавят.

— И пусть задавят, пусть задавят, — выпевал мальчуган на свой собственный мотив.

— Ты что это такое поешь, у меня прямо мурашки по коже, — сказала Дженет. — Держи меня за руку, вот так. — Она пригнулась и посмотрела, но не на его лицо, а на брюки. Он проследил за ее взглядом.

— Ну и ну, — сказала Дженет. — Совсем запамятовала. И ведь хотела же зашить. Знала наперед, что так выйдет. Говорила же бабушке, что так выйдет.

— Что выйдет? — спросил мальчуган.

— Да ты посмотри на себя, — рассердилась Дженет.

Он посмотрел. Из прорешки синих шерстяных штанишек торчал кончик. Штанишки оканчивались выше колен, носки ниже колен, и всю зиму у него мерзли коленки. Он вспомнил, как мерзли коленки в холодную погоду. И как ему порой приходилось прятать кончик, когда тот вылезал из прорешки, потому что кончик тоже мерз. Он сразу смекнул, что не так, и попытался привести себя в порядок, да мешали рукавички.

Дженет сказала:

— Чтоб этого не было, паршивец, — жестким пальцем вправила кончик в прорешку и одновременно, засунув руку ему под пояс, одернула нательную фуфаечку и подпустила ее под прорешку.

— Ну вот, — сказала Дженет, — постарайся сегодня не осрамиться. Он застыдился, вспыхнул, оттого что у него имелась такая штука, которая высовывалась, когда он одет, а ей высовываться не положено. Разные тетки, когда купали его, всегда торопились обернуть его полотенцами и натянуть на него одежки: что-то такое они у него замечали, чего сам он не замечал. Они одевали его в страшном спехе, и у него ни разу не было случая рассмотреть, что же там такое они у него замечают, и хотя он разглядывал себя, когда был одет, но так и не разглядел, что же у него не так. Снаружи, одетый, он был такой же, как все, — это он знал, но внутри, под одеждой, что-то у него не так, неладно. Это не давало ему покоя, сбивало с толку, и он ломал над этим голову. Вот мама с папой, они, похоже, ничего неладного не замечали. Они никогда не называли его паршивцем, летом снимали с него все-все одежки и пускали бегать нагишом по песку вдоль океана, которому не было ни конца, ни края.

— Посмотри, ну не прелесть ли он? — говорила мама, а папа смотрел на него и говорил: — Спина у него прямо-таки боксерская.

Но кто был боксер, так это, — когда он сжимал клешни и говорил: «А ну-ка, юноша, начнем», — дядя Дэвид.

Дженет, крепко держа его за руку, широко расставляла ноги под просторными шуршащими юбками. Ему не нравилось, как она пахнет. От этого запаха подкатывала тошнота: так пахли мокрые куриные перья. В школе ничего особо сложного не было. Учительница, тетка с тяжелой фигурой и тяжелыми коротко обрубленными волосами в короткой юбке, иногда мешала им, но не часто. Все в школе были его роста, и не приходилось то и дело задирать голову, чтобы поглядеть в лицо тому, кто к нему наклонялся, и на стул можно было просто сесть, а не вскарабкиваться. Ребят звали Франсес, Ивлин, Агата, Эдвард, Мартин, его звали Стивен. А не «деткой», как мама, «стариком», как папа, «юношей», как дядя Дэвид, «солнышком», как бабушка, а то и «паршивцем», как старая Дженет. Он был Стивен. Он учился читать и петь по диковинным буковкам или значкам — их писали мелом на доске. Одни буковки выговаривали, другие — пели. Выговаривали и пели сначала по очереди, потом вместе. Стивену эта игра пришлась по вкусу. Он сразу приободрился и повеселел. Им дали мягкую глину, бумагу, проволочки, яркие краски-квадратики в жестяных коробочках — ими играли, и цветные кубики — из них строили домики. После этого они все танцевали, сначала вставши в круг, потом парами, мальчики с девочками. Стивен танцевал с Франсес, и Франсес заладила:

— Делай все точь-в-точь, как я.

Она была чуть повыше его, и волосы ее — короткие, блестящие кудряшки цвета пепельницы на папином столе — стояли торчком. Она твердила: