Читать книгу - "Наркомат Просветления - Кен Калфус"

— Хорошо, мой мальчик. Посмотрим, на что вы способны.

Грибшин вернулся на перрон, обезлюдевший в этот час ужина. Грибшин ожидал, что графиня все еще там — она заявила, что не собирается есть. Поискав графиню в зале ожидания и у кассы, Грибшин отправился к ее личному вагону. Лакей в ливрее с галунами, стоявший у вагона, злобно оскалился навстречу. Грибшин улыбнулся и объявил, что ему необходимо поговорить с графиней. Лакей опять оскалился и ответил, что графиня велела ее не беспокоить в этот час семейной трагедии.

— У меня личное послание от моего коллеги, мсье Мейера из фирмы «Братья Патэ». Прошу вас, передайте графине, что дело срочное. — Грибшин поклонился и протянул лакею монету. — Фирма «Братья Патэ» чрезвычайно признательна вам за содействие.

Слуга повернулся и вскарабкался по ступенькам, виртуозно сделав вид — способность, отточенная поколениями предков-слуг, — что он и без того собирался в вагон. Морось приглушала безжалостный электрический свет фонарей вокруг станции и проникала сквозь пальто Грибшина, а он стоял у подножия лестницы, уверенный, что монета упала в нужную щель. Он ждал двадцать минут. Наконец дверь отворилась, и в проеме показалась сама графиня.

Она стояла на площадке вагона над головой Грибшина, но не потому царственно высилась над ним. Она была коренаста, с бычьей шеей — потомственная дворянка, графиня, достойная пара для графа, не уступавшая ему в силе на протяжении полувека. Отсутствие улыбки стерло даже память об улыбке. Грибшин недооценил графиню. В ней была решимость, противоречащая всему, что ему о ней рассказывали. Неоднократные попытки самоубийства не оставили печати душевной неуравновешенности на сером, мучнистом лице. Во взгляде графини читалось полное осознание своего положения и даже созданного ею у публики смехотворного образа.

— Да? Что такое?

Грибшин ответил по-французски, желая потешить ее аристократический снобизм:

— Мсье Мейер свидетельствует вам свое искреннее почтение.

Молодой человек надеялся, что его пригласят подняться в вагон. Он ожидал беседы с глазу на глаз, в обстановке, где он мог бы дать понять, что заслуживает доверия, что сочувствует графине, и сделать ей свое смелое предложение. Но графиня обращалась с ним так холодно, что он понял: если он сейчас попросит допустить его в вагон, она может отказать и скрыться внутри. Морось усиливалась, шум станции стихал, и Грибшин почувствовал неотвратимое набухание исторического момента. Он заговорил ясным, чистым голосом — совесть его была так же ясна и чиста:

— Мадам, мсье Мейер свидетельствует вам свое величайшее уважение и преданность, и просил сообщить вам, что мы только что получили телеграмму от мсье Патэ. Мсье Патэ предвидит громадный успех фильмы, снятой о вашем прибытии, в Европе и Америке. Фильма пронизана сочувствием к вам. Мы нижайше просим позволения заснять вас еще раз. Мы убеждены, что о происходящем в Астапове может правдиво рассказать только синематограф.

Она смотрела на него так жестко и холодно, что Грибшин подумал: может быть, он опять ошибся, и она все-таки сумасшедшая.

— Со всем моим уважением к вам, мадам, вы ошибаетесь, считая, что вы и ваши близкие — единственные жертвы создавшегося положения. То, что совершается здесь и сейчас, бросает тень сомнения на творческий дар графа и на природу его семейной жизни. От этого обмана пострадает весь мир. Чтобы публика узнала правду — подлинную правду, которая превыше минутных обстоятельств, — публика должна увидеть, что вы сказали графу последнее «прости» и получили его благословение. Граф сам пожелал бы, чтобы это свершилось, если бы только решение зависело от него.

— Чертков этого не допустит.

Грибшин выдавил смешок.

— Власть мсье Черткова небезгранична. Быть может, он правит сейчас домом начальника станции, а быть может, и нет. Но то, что мсье Патэ правит синематографом, неоспоримо. От имени мсье Патэ я прошу вас приготовиться к съемкам. Пожалуйста, ждите нас на перроне возле дома начальника станции, скажем, через полчаса. Я обещаю, что в это время мы заснимем правду.

— Почему я должна вам верить?

Грибшина удивил этот вопрос — он был брошен Грибшину, подобно веревке, бросаемой утопающим пловцом. Грибшин некоторое время ощупывал трос, потом ответил:

— Мадам, мне вы не должны верить. Вы должны верить только истине.