Читать книгу - "Полубрат - Ларс Соби Кристенсен"

Как-то утром, когда Болетта уже убегала на Телеграф, чтобы поговорить с директором Эгеде и наконец дать ему ответ, в дверь позвонили. Вера услышала звонок из постели и в секунду проснулась. Кто-то звонил к ним в дверь рано утром в сентябре 1945 года. На миг она решила, совершенно твёрдо, что это Рахиль, что она наконец-то вернулась. Вера вскочила, почти напуганная счастьем, и выглянула в коридор. Болетта открывала дверь. Не Рахили. А какому-то лысому мужчине, которого Вера вроде бы смутно помнила, точно тусклый и невнятный призрак из другой жизни. На нём был длинный пыльник, с узких плеч непрестанно капало на пол, он держал небольшой квадратный кофр с двумя блестящими язычками с каждой стороны в одной руке и серую шляпу в другой. Этот кофр утвердил Веру в воспоминании, она узнала визитёра, и по коже непрошено поползли мурашки, как бывало всегда прежде, когда он возникал на пороге.

Он сперва потряс кофром, предполагая, видимо, что его опознать легче. — Надеюсь, вы и меня вспомнили, я-то сразу вас признал, будто вчера виделись! — Он растянул улыбку во всё лицо и поклонился. Болетта впустила его в дом: — Конечно, мы вас помним. Правда, с волосами. — Мужчина быстро провёл рукой по лысине, улыбка провалилась в рот и превратилась в натянутую кривую гримасу. — Я сидел в лагере «Грини», — сказал он.

Мужчина опустил кофр на пол. Болетта зарделась и взяла повесить его пальто. Он быстро пробежал взглядом от стены к стене и от двери к двери, всё увидел, всё приметил. Вера попятилась. — А у вас вещи стоят на тех же местах, да? — спросил мужчина. — Да, — ответила Болетта, провожая его в холл. — Отрадно слышать! А то многих, знаете ли, сейчас потянуло на перемены. Мебель меняют. И что толку? — Он ещё раз, медленно, прошёлся взглядом по комнате и наконец упёрся глазами в овальные ходики и ящичек под ними. Было десять часов двенадцать минут. — Не знаю, достаточно ли у нас денег, — прошептала Болетта. — Боюсь, мы немного сбились со счёта. — А кто не сбился? На то, чтоб всё наладить, уйдёт вся осень. — Мужчина повернулся к Болетте: — Я пью кофе со сливками. Не забыли, нет? — Болетта всплеснула руками: — Ой, помню, помню: со сливками. А могу ли я поискушать вас сахаром? — Если он есть в доме, отчего же нет. Но только три ложки, не больше.

Нежданно в дверях гостиной возникает Пра, в своих красных тапках и ночной рубашке. Она держит ладонь козырьком у лба, словно заслоняясь от слепящего солнца в квартире. — Болетта, ты опять говоришь сама с собой? Или пристаёшь к Вере? — Болетта бросается ей наперерез: — Мама, у нас господин Арнесен. Ты его помнишь?

Потому что утром того дня нас почтил визитом господин Арнесен из страхового товарищества «Bien». Это у него мы застраховали свои жизни. Как почти поголовно весь дом. Арнесен возникал дважды в год, раз осенью и раз весной, строго определённого числа, и только если оно выпадало на воскресенье, он приходил днём позже, в понедельник На этот раз он не появлялся долго, с сентября 1941 года. Я тоже помню эти овальные часы, которые всегда шли секунда в секунду. Каждый месяц, в последнюю субботу, Болетта или мама опускали в ящичек под циферблатом деньги, как будто он был копилкой. Процедура напоминала священнодействие, и мы с Фредом стояли, спрятав руки за спину, и провожали взглядом каждую монетку, которая скользила в щель и звякала глуше или звонче, смотря по тому, сколько денег уже лежало в ящичке, и тем более каждую бумажку, которую надо было ещё, при благоговейном внимании зрителей, сложить, чтобы пролезла. Больше всего меня восхищали пять крон: голубизна, каким бывает небо утром летнего дня, чуждого заботам, и лицо Нансена. До ста я ещё не умел считать, к тому же сотенные были такие огромные, что их почти невозможно было запихнуть в ящичек. Потом возникал Арнесен и уносил то, что взрослые называли «премией». Я полагал, что премию должны получить мы, что деньги могут превращаться в эту «премию», в подарок. Но Арнесен всегда приходил с пустыми руками, более того, он забирал премию и уходил. Кончилось тем, что он набрал слишком много, сложил премии в свои личные бездонные карманы и попался. Но я долго-долго думал, что часы идут из-за денег. И если мы опустим в щёлку больше, время побежит быстрее, а если забудем положить, оно будет тянуться еле-еле, пока не замрёт на месте. Если бы! Однажды на Рождество я провёл испытание. Положил две лишние монетки по пять эре, и в ящичке что-то крякнуло. Но больше ничего, не помогло. А Фред, я помню, с помощью булавки опустошил ящик. И время не остановилось.

Пра подошла поближе. — Неужто Арнесен собственной персоной? Теперь-то точно потекут будни. — Он отвесил низкий поклон. — С нами вы в безопасности и в будни, и в праздники. Даже жизнь после этой просчитана в нашем календаре. — Пра пыхнула уголком рта. — Это давайте оставим Всевышнему, дорогуша. Ваш чемоданчик маловат для вечности. — Арнесен коротко вздохнул и вытащил платок с вензелем страховой компании, точно сдаваясь и моля о пощаде. Но старуха подошла ещё на шаг поближе и прищурилась. — Слушайте, а куда подевались все ваши волосы? — Мама, он был узником «Грини», — шикнула Болетта.

Тут Арнесен извлёк трубкообразный ключ, который был только у него, и повернулся к ним спиной, вылитый фокусник, который не хочет раскрыть свои тайны раньше времени. Он оглянулся через плечо и наткнулся на Верин взгляд, из тени за дверью. Улыбнулся. Потом все услышали щелчок, Арнесен вытянул ящичек, зазвенели и зашуршали деньги, а считать наличность Арнесен из «Bien» умел как никто. Ему не надо было даже дотрагиваться до денег, он считал глазами, самыми натренированными своими органами, потом он складывал вырученное в кожаную торбу на молнии, напоминавшую пенал, убирал торбу в кофр, со всей предосторожностью запирал его с двух сторон, и на этом представление заканчивалось.

Болетта пошла в кухню варить кофе. Арнесен выпрямился. — Пока сумма немного не набирается. Война всё поставила с ног на голову, — сказал он. Пра съёжилась в улыбку. — Да уж, чем дешевле человеческая жизнь, тем дороже премия. Так ведь? — Арнесен не стал улыбаться. — Дело, очевидно, в том, что ценность некоторых вещей не измеряется в кронах и эре, фру Эбсен. — Болтовня! Считай лучше свои деньги. На это ты мастер!

Арнесен собрался было ответить, но передумал. Лишь в отместку потащил свой кофр, который никогда ни упускал из виду, с собой в гостиную. Куда бы Арнесен ни приходил, везде его угощали, то ли совестясь, то ли подхалимничая. Наверно, они думали, что их жизнь у него в руках. Он медленно шёл вдоль книжных полок и вёл пальцем по кожаным корешкам, но глазами обшаривал комнату: диван в гостиной, разложенный для спанья, стакан «Малаги», пасьянс. Палец задержался на широком зазоре между книгами, откуда поднялась пыль. Тут Арнесен снова улыбнулся. — Хорошо бы его расстрелять, — протянул он. Потом сел на мягкий стул спиной к буфету. Старуха перегнулась через стол: — Кого хорошо бы расстрелять? — Гамсуна. Предателя. — Писателя? — Писателя-предателя. — Старуха откинулась на спинку дивана. — Лично я предпочитаю читать Йоханнеса В. Йенсена, — сообщила она.

Болетта принесла поднос с кофе и молочным шоколадом. Арнесен немедленно отломил от плитки кусок и положил его в рот, а в кофе — четыре ложки сахара. Старуха пошла прочь из комнаты, но Болетта остановила её. — Как вы пережили «Грини»? — спросила она. Арнесен закрыл глаза и сглотнул. — Хуже всего пришлось моей жене. Ждать в неизвестности и страхе. — Арнесен снова смотрел прямо, а голос он прочистил шоколадом. — Но она выдержала. Женщины оказались сильнее, чем думают мужчины. По крайней мере, этой мудрости война нас научила.