Читать книгу - "Бутырский ангел. Тюрьма и воля - Борис Земцов"

А, значит, я вернусь.

Обязательно вернусь!

«Чёрный список арестанта» (туберкулёз, рак, заточка в бок от обкурившегося соседа) — не для меня. Не вернуться я просто не имею права. Слишком много планов, обязанностей и долгов ждут меня на воле. Слишком много людей горячо молятся за меня и ждут моего возвращения.

Разве я имею право их подвести?

Выходит, я, во что бы то ни стало, вернусь!

Всё это я повторяю каждый день по великому множеству раз.

Как заклинание.

Как волшебную мантру.

Как самую жесткую из всех, когда либо существовавших в психоанализе, самоустановок.

Всё это я буду повторять до тех пор, пока мой срок не кончится.

Когда он кончится, я вернусь.

Не вернуться — просто не получится.

Из какой рюмки, бокала, кубка я начну пить самый забористый из всех известных человечеству напитков под названием «воля»? С каких блюд начну смаковать меню великого пира свободы? Здесь не угадать, не спланировать, ибо любое самое банальное повседневное занятие вольного человека человеку в неволе, да ещё с расстояния не одного отсиженного года, запросто может показаться невиданным сибаритством, сверхроскошью. Невозможно даже представить, с чего именно бывшему арестанту захочется начать своё путешествие в сказочную страну, именуемую «жизнь после срока».

Только с чего бы ни началось моё возвращение в свободу, я обязательно найду возможность сдвинуть все дела, найду, любой ценой найду возможность приехать уже вольным человеком сюда, к бутырским серым корпусам. Приехать ночью, когда город, засыпая, умолкает и ничем не мешает звучать тюрьме.

Конечно, я предложу своим детям составить мне компанию. Не уверен, что моя затея с ночным вояжем «куда-то в сторону тюрьмы» покажется им привлекательной. Ведь к тому времени мои дети очень повзрослеют и совсем по-иному будут относиться к своему времени. Да и кто знает, что вообще будет их интересовать в ту нескорую пору?

Впрочем, неважно, один или с кем-то, приеду я тогда к этим невесёлым зданиям в районе метро «Новослободская». Равно так же неважно сейчас, когда именно наступит этот день. Главное, он — наступит.

Потому что… любой срок заканчивается и мой — не исключение.

А приеду я к этим стенам, чтобы ненадолго вернуться в прошлое, значит, в моё нынешнее настоящее, чуть ли не в молодость, вернуться в тот год, который я провёл в этих стенах. Только никаких сантиментов, никакого увлажнения глаз и першения в горле! Тем более — никакого жевания банальных истин про загубленные и украденные годы.

Я приеду сюда, чтобы послушать звуки ночной Бутырки. Хотя, кто знает, какая администрация будет заправлять в этой знаменитой на весь мир тюрьме, и сможет ли на тот момент, с учётом стиля работы этой администрации, тюрьма издавать какие-то звуки вообще. Ведь согласно вечной российской (впрочем, почему российской — международной, общечеловеческой) традиции, заставить замолчать можно кого угодно: человека, народ, газету, страну. Другой вопрос, какой ценой и на какой период.

Ух, какая вязкая философия! Проще сказать; когда мой срок закончится, я обязательно приеду сюда, чтобы снаружи послушать Бутырку. Трудно даже представить, какие из бутырских звуков тогда смогут вырваться из тюремных объятий и зазвучать в ночном свободном эфире. Разве что обрывки фраз, которыми перебрасываются с «решки» на «решку»^[28] арестанты.

А пока я — здесь, и слушаю эту самую Бутырку изнутри.

Для кого-то удивительно-любопытно, а для кого то сострадательно-прискорбно, но полной тишины здесь не бывает. Никогда. Ни в какое время суток. Ни в какой день недели. Всегда за окном, за стеной, за дверями что-то лязгает, хлопает, скрипит, кто-то командует или зовёт.

Ещё одна особенность бутырских звуков: среди них нет приятных, добрых, радующих слух и лечащих душу. Все звуки — со знаком минус. Каждый пугает, порою бесит, в лучшем случае, просто раздражает. Ни один, повторяю, не радует.

Наверное, я забежал вперёд. Прежде чем характеризовать качество бутырских звуков, надо заметить, что по происхождению своему они делятся на две категории: звуки внешние, по сути, вольные, доносящиеся сюда с территории свободы, с московских, прилегающих к Бутырке, улиц, и звуки внутренние, рождённые внутри Бутырки, самой Бутыркой.

Звуков внешних «вольных» совсем немного. Прежде всего, это, особенно характерные для пятниц, суббот, воскресений, звуки салютов. Верно, сложилась в последние годы традиция сопровождать корпоративные вечеринки, дни рождения и прочие торжества, что состоятельные граждане имеют манеру отмечать в ресторанах, подобным то ли десертом, то ли аттракционом. На воле на эти самые «трах-бах-тарарах» порою и не обращаешь внимания. Подумаешь, гуляют, отдыхают, развлекаются люди в той форме, что определяет их достаток, уровень личной культуры и степень, так сказать, общей испорченности общества.

На здоровье!

А в тюрьме всё совсем по-другому. Даже придушенные и приглушённые бутырскими стенами звуки этих фейерверков-салютов всё равно попадают в наши камеры.

Попадают и… волнуют, беспокоят, будоражат…

Ловишь обрывки праздной салютной какофонии и сразу очень явственно представляешь сытых, модно одетых, по-хорошему нетрезвых, а, главное, совершенно свободных людей.

Немного фантазии и легко моделируется обстановка, в которой рождаются эти звуки: ресторанная веранда или ресторанный дворик, столики, уставленные тем, что отсюда кажется недосягаемым или вовсе несуществующим, красивые, переполненные весельем и пороком женщины. Да много чего ещё можно представить на эту тему, находясь в тюремной камере. Но какие бы сюжеты по этому поводу не рождались в спрессованном тюрьмой сознании — в каждом непременно звучит (где заголовком, где рефреном, где послесловием): всё это — не твоё, всё это — не для тебя и даже самое ничтожное отношение к этому ты сможешь иметь очень-очень нескоро.

Второй (он же — последний) вид вольных звуков, доступных для слуха бутырских обитателей — машинные сигналы. Не те, что выдают своими клаксонами водители автотранспортных средств по причине нервных срывов или вследствие сложившихся соответствующих дорожных ситуаций. А те, что согласно новопридуманным традициям якобы обязаны отмечать всякий свадебный кортеж, напоминая и провозглашая: смотрите, знайте, завидуйте — едут люди, что решили связать свои судьбы, что нет предела их счастью, и что все в округе (кто не глухой, разумеется) должны непременно об этом слышать.

Ну, и здесь, понятно, поле для арестантской фантазии безгранично. Кто-то смоделирует машину с мишками и лентами на капоте. Кто-то воссоздаст в своём воображении образ невесты (фата плюс все округлости и прочие красивости женской фигуры). Кто-то представит перед собой свадебный стол и очень явственно, вплоть до слюноотделения и желудочных спазм, почувствует «как пошла первая», чем бы он её закусил, как бы сладко затянулся сигаретным дымом после третьей, кого бы из гостей выцепил масляным взглядом для продолжения веселья после пятой.