Читать книгу - "Отель «Раффлз» - Рю Мураками"

Я поступила по-другому.

Вот, например, орхидеи.

В моем воображаемом мире, который в сто миллионов раз важнее для меня, чем мир настоящий, нет орхидей. Затерянное побережье в моей голове находится гораздо севернее, чем самая крайняя точка, где еще выращивают и продают эти цветы. Но я не могу так говорить. Орхидея является самым сильным и важным фактором, связывающим меня с Кария. Он сам рассказал мне об этом. Он рассказывал мне об орхидеях не помню сколько раз. В Камбодже, вырвавшись из вражеского окружения, он бродил по джунглям и случайно вышел на поляну, заросшую дикими орхидеями. Встретив меня в первый раз, он тотчас же вспомнил тот эпизод… да, я слышала эту историю раз пятьдесят. Кария запуган, запуган самим собой, своей семьей, своей фирмой, друзьями, полицией. Из-за этого ему приходится много лгать, разумеется, ему приходилось лгать и мне, но все же среди всей этой лжи есть одна правдивая история. Я уверена, что есть. Это история про орхидеи. А полиция? «Ты уверена, что его действительно разыскивает полиция?» — спросило меня мое второе «Я», живущее в воображаемом мире. Ее зовут Жанна, она живет в больнице, небольшом здании. Конечно, это очень комфортабельное заведение, расположенное на пустынном побережье. Жанна наполовину француженка, наполовину итальянка. В этой больнице содержатся «везунчики», страдающие либо душевным расстройством, либо СПИДом. Итальянское и французское правительства и какой-то владелец автомобильного завода из Японии выделили на это дело необходимые средства, и Жанна стала первой пациенткой, которую поместили в эту больницу. Я не идентифицирую себя с ней, однако Жанна в одно и то же время является мною. Я отправила ее в тот мир играть моего двойника.

«Скажи-ка, Моэко, ты уверена, что у Кария имеются неприятности с законом?

Ну конечно. Сначала в его жизни был измочаленный труп вьетконговца, потом он бросил свою красавицу-жену, своего любимого сына, оставил работу и своих компаньонов, когда все шло как надо, и все для того, чтобы вернуться в этот мир, который воняет смертью. А может быть, он был скорее любовником твоей героини, которую ты играешь уже два года?»

Для душевнобольной девушки, страдающей от СПИДа, у тебя прекрасная память. Ты хочешь сказать, что я смешиваю кино и реальность, но я не такая простушка, меня не так-то легко поймать… Ясно как день, что Кария преследует полиция, он ведь первый японец, который стал почетным гражданином твоего города, видишь ли.

«Но ведь он нашел пристанище в сингапурских трущобах, не так ли?»

Необходимо найти возможность изгнать Жанну из моей головы. Она утомляет меня, погружаясь время от времени в состояние глубокой усталости, и при этом выказывает крайнюю разочарованность. Мне надо серьезно подумать по поводу орхидей. Кария должен прислать мне цветов в отель на сотню миллионов иен. Он великий лжец, но он не мог солгать о «красных кхмерах». Он не может солгать о трупе вьетконговца. Цветы связали нас: меня, Кария и того вьетнамца.

Если бы Кария знал, что я здесь, он бы обязательно позвонил своим партнерам в Японию, договорился бы о переводе денег ему на счет и послал бы мне миллион орхидей. Ведь именно поэтому я и выбрала «Раффлз». Когда в этом отеле останавливается какая-нибудь знаменитость, слух об этом вмиг облетает весь город. Кария должен знать о моем приезде… «Моэко, заставлять Кария делать подобные вещи может быть опасным делом».

А, это опять Жанна. Она напоминает мне дурнушку, отверженную в девичьей компании. Но она была известной актрисой и даже играла с Жан-Луи Трентиньяном.

«Ты видела «Сансет бульвар» с Глорией Свенсон в главной роли? Ты же знаешь, в области кинематографа я знаю все, от Эдисона до широкоэкранного кино.

Моэко, ты понимаешь? Ты в состоянии сыграть Глорию Свенсон».

О чем это она? В том фильме забытая всеми стареющая актриса посылала сама себе цветы. Она чувствовала себя одинокой. Она хотела показать себе, что ее еще помнят. Мне не нужно прибегать к таким вещам. Зачем мне играть теряющую рассудок стареющую актрису? У Жанны пронзительный взгляд, характерный для больных СПИДом. Знает ли она, что я боюсь сойти с ума от мысли, что Кария не пришлет мне цветов? Когда у меня еще не прорезались глаза, я боялась моря, этой тяжелой, словно асфальт, жидкости, и старалась изо всех сил стать кем-то другим. Я была всего лишь ребенком, но все же обратилась к другой стороне мироздания и улыбнулась. Быть может, я все еще должна делать это.

Я сказала гиду, что хочу направиться в Чайнатаун… Гостиничный холл… Зелень растений и белизна стен отдают желтизной. Здесь пойдет только один цвет платья.

Да, значит, Чайнатаун. Может быть, я найду там Кария. Он стал носильщиком и возит ящики с фруктами, которые здесь называют дурианы. Но даже если я не смогу разыскать его там, я все же не сойду с ума. Ладно, бояться нечего. Он мог поселиться на острове и ловить рыбу. Или заняться реставрацией старых храмов в память о погибшем на войне корреспонденте.

Мне подумалось, что дуриан чем-то напоминает Кария. Гораздо больше, чем, скажем, манго, мангостан или рамбутан. Я не дочь лавочника, так что мало смыслю в фруктах. Я никогда не видела ни манго, ни мангостана, ни рамбутана, но мне кажется, что звучание самого слова «дуриан» отдает чем-то романтическим.

Мне ничего не удалось узнать о Кария у торговца дурианами. Я съела один вместе с гидом.

— Ужасно пахнет, да? Говорят, что в Бразилии есть люди, готовые продать собственную жену ради одного такого фрукта, в Японии он стоит десять тысяч иен штука, но здесь вы можете купить его всего за двести. Дуриан называют королем фруктов.

Действительно ли мне нужно изображать Глорию Свенсон?

— Королем?

— Да, а королевой зовется мангостан. Есть его гораздо легче. Нет, действительно ли мне нужно играть эту роль? Если так, то я исполнила бы ее в совершенстве.

— Скажите, вы кого-то ищете, да?

Какое-то мгновение мне казалось, что этот парень является посланцем из моего внутреннего мира.

За время, что протекло между его рассуждениями о фруктах и моим откровением, получилась такая совершенная сцена, которая даже мне удается один раз из десяти.

— Вы видели, как улыбается ребенок?

Сейчас я признаюсь ему во всем. Даже в том, чего я сама не понимаю. Это называется исповедью.

— Вы знаете, что младенцы улыбаются еще до того, как начинают видеть?

Он стоял с идиотским видом, и я, изображая Глорию, рассказала ему все о Кария. Все было правдой и одновременно ложью.

Это единственный человек, перед которым я могла улыбаться как ребенок. Ложь и правда.

Этот человек удачно женился, был успешным фотографом, и в то же время он потерял что-то очень важное, то, что открылось ему на вьетнамской войне. Он отправился в Сингапур, чтобы вновь обрести утраченное, и единственный человек, который в состоянии помочь ему и понять его, — это я.

Ложь и правда.

Это человек — ложь. Удачно женился — правда. Был успешным фотографом — ложь. Единственный, кто может понять, — ложь. И помочь — правда. Это я — ложь. Этот человек — ложь, женитьба — опять ложь, фотограф — правда, понять — правда, помочь — ложь. Я — правда, ОД — ложь, НА — правда.