Читать книгу - "Принц Модильяни - Анджело Лонгони"

– Дедо!

Я останавливаюсь и некоторое время остаюсь неподвижен.

– Дедо!

Теперь я знаю, что она должна мне сказать что-то неприятное: тон и твердость голоса не оставляют сомнений. Я подхожу к закрытой двери гостиной и стучусь.

– Заходи.

У моей матери беспокойный вид. У Маргериты слегка прищурены глаза и сморщен кончик носа, как будто она чует жертву и знает ее судьбу. В комнате находится еще один человек, которого я никак не ожидал здесь увидеть, – маэстро Микели. Он смотрит на меня как на опасного преступника. Я решаю свести к минимуму свое удивление.

– Добрый день.

Мне никто не отвечает. Мама неподвижна, она застыла, словно статуя. Глядя на сестру, я не могу не думать, что если бы она сама занялась чем-то слегка безнравственным, то уделяла бы меньше внимания моим проступкам. В этой обвинительной тишине мне приходится сдерживать смех, потому что, глядя на сидящих рядом Маргериту и Микели, я понимаю, что они в чем-то похожи. Губы, сложенные уточкой, придают обоим вид тех, кто приговаривает себя ко многим лишениям.

Наконец мама нарушает молчание:

– Дедо.

– Да, мама.

– Ты знаешь сеновал, который находится в деревне недалеко от того места, куда вы ходите рисовать с другими учениками маэстро Микели?

– Сеновал?

– Да.

Я делаю вид, что не понимаю.

– Сеновал?

– Ты прекрасно понял.

Я начинаю испытывать неприятные физические ощущения: у меня учащается сердцебиение, я покрываюсь потом, меня бросает то в жар, то в холод. Комната вращается вокруг меня, лицо моей сестры увеличивается в гримасе и становится огромным. Кажется, я на грани краха.

– Сеновал?

– Перестань повторять одно и то же. Ты знаешь тот сеновал?

Слово само по себе вырывается из моего рта, я им не управляю.

– Сеновал?

Моя мать не верит своим ушам; она бросает взгляд на Микели, будто прося его проявить еще немного терпения.

До меня доносятся звуки… скрип деревянного пола. Это шаги моей сестры, которая поднялась с дивана и подходит ко мне с насмешливой улыбкой.

– Дедо. Ты знаешь, что такое сеновал? Это место, где хранится сено.

Маргерита, улыбаясь, гладит меня по волосам, затем отводит руку – и торжествующе показывает всем пару золотистых соломинок.

– Сено. Как вот это.

Доказательства вины были прямо на мне, в моих волосах. Я едва не теряю сознание, но собираю все оставшиеся силы.

– Сено?

Тишина. Все затаили дыхание.

Маргерита, как искушенная актриса, после эффектного выступления уходит с авансцены и занимает свое место на диване. Моя мать теперь вдвойне смущена: с одной стороны, из-за меня, с другой – по вине Маргериты, которая, открыто выступая против меня, выставляет нас в дурном свете в глазах Микели.

– Итак? Дедо, что ты можешь сказать?

Мама предоставляет мне еще один шанс выйти из затруднительного положения.

– Не знаю… Что я должен сказать?

– Дедо, не оскорбляй наши умственные способности. Мы же все поняли, о чем идет речь.

Я больше не могу стоять на ногах. Чтобы усмирить тахикардию и нехватку воздуха, я сажусь в кресло. Я тяну время, хотя теперь уже ничто не может спасти меня от неприятностей. Вопрос моей матери звучит как выстрел из ружья.

– Девушка была девственницей?

Я понимаю, что меня застали врасплох этими вопросами и мне не хватит времени выстроить оборонительную стратегию.

– Дедо, ответь.

В долю секунды я выбираю действовать под знаменем правды.

– Да, она была девственницей.

Микели подпрыгивает в кресле, он закрывает рукой лоб и глаза, как будто хочет стереть ту боль, которую ожидал, но все же надеялся избежать.

– Вот… она была девственницей.

В его словах слышится не сожаление – а скорее раздражение в отношении меня, потому что я его опередил. Бедный Микели! Как знать, сколько времени он осторожно «работал» над этим проектом и ждал удобного момента.

– Ты воспользовался моим расположением!

Я смотрю на него, пытаясь понять, чего он хочет от меня и от моей семьи.

– Нет, маэстро, не вашим, разве что расположением Нины.

Микели едва не теряет дар речи от такого наглого ответа.

– …Ты хочешь сказать, что девушка… была расположена?

– Более чем.

– То есть? Она этого хотела?

– Очень.

– Очень?..

– Я бы сказал, страстно.

Микели кашляет, вытаскивает из кармана платок и вытирает рот, затем промокает капли пота, выступившие на лбу.

– И я тоже этого хотел. Так же страстно.

– Эта девушка работает у меня! Ты должен был избежать случившегося хотя бы из уважения ко мне.

– Я вас уверяю, что мы долгое время пытались этого избежать всеми способами, но в определенный момент это стало невозможно.

– Я несу ответственность за эту девушку, ее семья доверила мне ее!

– Вы несете ответственность за то, что Нина делает после работы?

– Да! Если на ее честь посягает мой ученик, то да.

– Нина отдает себе отчет в своих действиях.

– Я не думаю. Она была подчинена.

– Мной? Вы ошибаетесь. Скорее, это я был подчинен ею, поверьте.

– Ты хочешь сказать, что она… взяла инициативу?

– Я бы сам никогда не осмелился.

Он кашляет, чтобы скрыть зависть.

– Это… это уже слишком. Значит, она тебя соблазнила?

– Я бы не стал использовать это выражение, но если вам, маэстро, так угодно…

– Ты надо мной издеваешься?

– Совсем нет. Если бы я не почувствовал эту… возможность, я бы никогда не набрался смелости…

– Для чего?

– Выступить с инициативой… Про остальное, маэстро, вы хорошо знаете, вы сами не раз замечали, что ваши ученики пускали слюни… И не только ученики. Нина очень красивая.

Всеобщее молчание. Все сидят неподвижно и безмолвно.

– Что ты себе позволяешь? – наконец взрывается Микели. – На что ты намекаешь?

– На то, что Нина нравится всем.

Маргерита выступает, разумеется, в пользу Микели:

– Дедо, ты усугубляешь ситуацию. Понимаешь?

Я смотрю на маму, которая продолжает сидеть неподвижно, как статуя; она наблюдает за происходящим, чтобы понять, как и в какой момент занять свою позицию.