Читать книгу - "Воровская трилогия - Заур Зугумов"

Да, я о многом тогда не знал и даже не догадывался. Правда, на следующий день Лариса заполнила некоторые пробелы из жизни двух прекрасных женщин, добавив в конце разговора: «Ну а большего, не обижайся, Заур, ты от меня не услышишь. Договорились?»

Лариса была из той редкой породы женщин, которые с хладнокровием и расчетливостью шахматиста могли контролировать свои поступки. Просто она захотела этого сама. И не просто захотела, а потребовала поклясться в верности, если это произойдет. Когда же «это» произошло, сказала спокойно и просто:

– Теперь, Заур, ты только мой, и настал мой черед давать тебе клятву.

– Но я не прошу ее у тебя, Лариса. Зачем она мне, если я давно привык верить женщинам на слово, особенно таким привлекательным, как ты? – ответил я, улыбаясь и стараясь превратить все в шутку.

Но Лариса откинула свои длинные распущенные волосы назад, приподнялась на локтях и, взглянув мне прямо в глаза, с жаром ответила:

– Ты даже не имеешь представления, отсидев почти полжизни в тюрьме, как верна может быть женщина, когда любит, и как она может быть жестока, когда ненавидит. Ведь недаром говорят, что от любви до ненависти – один шаг. Так что запомни, Заур: я, не задумываясь, всажу в твое сердце нож по самую рукоятку, если узнаю, что ты предал мои чувства.

Я подскочил как ужаленный: настала моя очередь возмущаться. Я заскрипел зубами и чуть не забылся вовсе. Она действительно задела меня за живое. Мог ли я спокойно лежать и слушать эти презренные слова, я – человек, который ни разу в жизни никому не изменил и никого не предал даже в мыслях? Я схватил Ларису за прелестные голые плечи и с такой яростью взглянул в ее бездонные глаза, что она на мгновение зажмурилась и чуть не потеряла сознание (по крайней мере, мне так показалось). Тишину спальни разорвал мой хрипатый голос:

– Как можешь ты, женщина, судить о таких вещах, как измена или верность любимому? Что ты вообще знаешь об этом? Да способна ли ты сама на большую любовь?

Я задыхался от чувств, вызванных ее неосторожными предупреждениями, но сам почему-то все же продолжал пожирать глазами прелести, которыми так щедро наделил ее Всевышний.

Она медленно открыла глаза, но в них не было того, чего я с беспокойством опасался увидеть, уже окончательно взяв себя в руки: в них не было слез, напротив, ее глаза пылали страстным огнем библейской грешницы.

– О, мой Бог, – не проговорили, а тихо прошептали ее нежные губы. – Где же ты был все эти годы? Как же долго я ждала тебя, мой необузданный зверь, дикарь, чудовище! Ты даже не представляешь себе, как я тебя люблю, Заур!

Я был тронут такой душевной откровенностью и силой ее чувств. В эту ночь больше не было сказано ни единого слова. Мы забылись, нежно прижавшись друг к другу.

Ближе к утру, насладившись райским изобилием, которое Всевышний ниспослал мне в счет предстоящих мук и страданий, а по-другому я и не мог воспринять этот Божий дар, я корил себя за то, что не был с нею откровенен и лгал, как последнее ничтожество, клявшись во взаимности. Но как мог я, смертный и грешный человек, в час райского блаженства любви оттолкнуть это воплощение женского идеала и сознаться в обратном? Разве кто-нибудь из нас способен на такое?

Думаю, что нет. Такова, к сожалению, природа мужчины. Разве есть оправдание лжи и лицемерию, да еще в самых что ни на есть святых чувствах – в любви женщины? Но мы, мужчины, эти оправдания все же находим, причем каждый по-разному.

Но хоть я и не мог любить Ларису так, как любил другую, она мне очень нравилась, постоянно чем-то восхищая и удивляя. Сам не знаю как, я растаял в лучах ее любви и соблазна, словно догоревшая под утро свеча, зажженная на ночь и забытая счастливыми любовниками. Да, я позабыл о тех, о ком должен был помнить, несмотря ни на что, но, видит Бог, позабыл лишь на время.