Читать книгу - "Святая Земля. Путешествие по библейским местам - Генри Воллам Мортон"

Предельная запущенность, возмущающая многих западных христиан, находится в полном согласии с установками первых аскетов. Когда благочестивая матрона по имени Мелания увидела молодого дьякона, впоследствии ставшего епископом Аскалона, моющего руки и ноги, чтобы охладиться во время летней жары, она упрекнула его следующими словами: «Поверь, сын мой, мне уже шестьдесят лет, и с тех пор, как я приняла нынешнее облачение, ни капля воды не попала на мое тело, разве только кончики пальцев иногда ее касались, и я никогда не омывала ноги или лицо, или любую другую часть моего тела. И хотя я страдаю от многих болезней и мне докучают врачи, я никогда не позволяла поливать хотя бы часть моего тела водой; я не ложилась в кровать и никогда не путешествовала в паланкине с подушками».

С точки зрения отшельников чем грязнее тело, тем чище душа. Все мучения, переносимые аскетами и столпниками (например, чудовищные комары, терзавшие тело Макария так, что из-за отеков его лицо становилось неузнаваемым), сотни различных видов боли и унижения, которые отшельники причиняли себе сами, — все это было направлено на умерщвление плоти и возвышение души. Мы на Западе давно забыли древнюю связь между грязью и святостью, общепризнанную в эпоху отцов-пустынников, но мне показалось, что коптские монастыри все еще хранят эту традицию. Наша идея «чистота близка к божественности» для святого Антония прозвучала бы как голос сатаны! Пока мы не поймем этого, думаю, будет оставаться опасность судить о восточных монахах несправедливо и жестоко. Общаясь с ними, я старался не забывать, что у меня нет права судить их по стандартам современного мира.

Настоятель провел меня в холодную темную церковь, напоминавшую колоссальную гробницу, окруженную невероятным лабиринтом других строений. Она была посвящена Благословенной Деве и стояла на месте первоначальной церкви IV века. Некоторые части здания, вероятно, восходят именно к той, древней церкви, хотя основные детали датируются VIII веком и более поздними временами.

Свет проникал в церковь через маленькие окна, расположенные высоко под коробовым сводом. Все вокруг было покрыто неописуемым налетом времени. Церковь поседела от древности, как дерево, покрытое лишайниками, а старцы передвигались в ней, словно призраки. В нефе высилась груда зерна высотой около шести футов. Монастырь получал зерно и масло из Каира, все это производилось на землях монастыря в Танте, в дельте Нила.

Церковь была разделена деревянными экранами, что типично для всех коптских церквей, у стены возвышались три традиционных алтаря. В нише слева мне показали мощи святых Максима и Домация, зашитые в кожаные мешки, а также реликвии святого со странным именем «Моисей Разбойник».

Мы прошли в дверь и оказались в дальней части церкви, явно весьма почитаемом месте: свет проникал через отверстия в эркерах свода, а каменный стол более пятидесяти футов в длину и четыре в ширину занимал центр помещения. Каменная скамья шла вдоль всего стола, а в конце высилась кафедра. Это была трапезная. Штукатурка на стенах шелушилась и осыпалась, повсюду царила грязь, на поверхности стола я заметил комки соли и какие-то странные засохшие куски непонятного цвета и происхождения, твердые, как кирпич; возможно, это был хлеб.

Когда я решил уточнить, действительно ли это хлеб, настоятель вместо ответа протянул мне горсть бурых камней и вложил в ладонь, посоветовав размочить сухари в воде, как делают монахи. Так ел хлеб Антоний шестнадцать столетий назад, так питался святой Афанасий, который, кстати, пояснял, что существует египетский обычай выпекать хлеб раз в году на все последующие месяцы. Монахи Египта продолжают питаться сухарями, сдабривая их солью и в точности повторяя практику первых отшельников; это, безусловно, поразительный пример консерватизма.

Затем мы прошли в каср, поднялись по перекидному мостику, вскарабкались по массивной каменной лестнице. Два этажа башни заняты большим количеством сводчатых комнат, в основном пустых, в некоторых царила полная темнота, а некоторые отчаянно нуждались в ремонте. Самой интересной оказалась часовня Михаила Архангела, которая, как мне сказали, является хранилищем монастырских съестных припасов. На крыше расположена маленькая келья, выстроенная лет двадцать назад для последнего отшельника, монаха по имени Серабум — это производное от древнего египетского имени Серап-амон. Как настоящий отшельник, он отвергал общинную монастырскую жизнь и жил в пещере в получасе ходьбы от обители. Он приходил в монастырь на пасхальную неделю и на Рождество, но его присутствие едва ли добавляло веселья, которое вообще-то является типичным для коптских монахов по большим праздникам. Он отказывался с кем-либо разговаривать или поселиться в одной из свободных келий. Вместо этого отшельник предпочитал жить на вершине башни. Во время одного из нечастых визитов Серабума небольшой механический насос сломался, и, к удивлению всей общины, выяснилось, что отшельник единственный знает, как его наладить! Некоторым из присутствующих это показалось настоящим чудом. Проявив столь неожиданные познания в механике XX века, отшельник закутался поплотнее в лохмотья, служившие ему одеждой, и с явным облегчением вернулся в век IV. Мне не удалось узнать, случалось ли братьям и впоследствии посылать за ним в пещеру и приглашать его в качестве механика, электрика или иного технического специалиста.

Вся компания провожала меня до ворот и долго махала руками, когда мы двинулись в сторону монастырей Бишой и Сириани.

7

Мы прибыли к монастырю Сириани и позвонили в колокольчик. Пока мы ждали ответа, у меня была масса времени, чтобы вспомнить: именно в этом монастыре сто лет назад Роберт Керзон убедил настоятеля продать собрание коптских и сирийских рукописей, которые теперь принадлежат Британскому музею. В конце прошлого века А. Дж. Батлер подъехал к этим воротам с поясом, в который было зашито золото, в надежде, что Керзон что-либо пропустил, но его надежды оказались тщетными.

Нас впустили внутрь, и передо мной открылось то же белоснежное сияние, что и в монастыре Барам; такие же темные тени, такой же неухоженный сад, те же грязные фигуры в потрепанных одеяниях появились из келий, кто-то опирался на палку, и почти все ходили босиком. Меня проводили в дом для гостей, пришел настоятель — очень худой и высокий человек с явными признаками абиссинской крови. В отличие от настоятеля Барама он был совершенно несведущ в истории и говорил только по-арабски.

Я сидел на веранде, пока монах, которого я перед этим видел пересекающим двор с чайником в руках, готовил нам чай. С изысканной любезностью старый монах сделал несколько шагов вперед и, пошарив в складках грязного одеяния, извлек оттуда пачку сигарет. Думаю, святой Антоний мог бы осудить приверженность к табаку, но одобрил бы щедрость монаха, поскольку сигареты безусловно были в этом месте исключительной роскошью.

В настоящее время в монастыре живет 25 монахов, они явно ведут более скудную жизнь, чем братия Барама.

Настоятель провел меня по перекидному мостику в башню, и я вспомнил, что именно здесь, на первом этаже Керзон сделал свою потрясающую находку. Рукописи были сложены в нише глубиной два фута, там были и отдельные листы пергамена, и целые кодексы, все страшно запыленные, и монахи приносили свечи, чтобы можно было разглядеть сокровище. Сегодня в этом ветхом здании нет совершенно ничего ценного или интересного.