Читать книгу - "Змей в Эссексе - Сара Перри"

На восьмой миле Кора почувствовала, что устала. Она стояла на пригорке. Лес вокруг поредел, дождь кончился, в воздухе пахло свежестью, и хотя из-за низких белых облаков не пробивалось ни луча солнца, мир вокруг заиграл яркими красками. Повсюду краснели заросли прошлогоднего папоротника-орляка, а над ними желтели кусты рано зацветшего дрока. Невдалеке паслось стадо овец с фиолетовыми чернильными пятнами на задних ногах; животные на мгновение подняли глаза на Кору, повели лопатками и отвернулись. Тропинка, на которой стояла Кора, была яркой, глинистой, чуть ниже по склону холма зеленело густо поросшее мхом поваленное дерево. От перемены пейзажа у Коры захватило дух, как от высоты, и она зажмурилась, чтобы привыкнуть. Вдруг тишину прорезал странный вопль — казалось, плакал ребенок, но не такой уж маленький, чтобы так реветь. Слов было не разобрать, только всхлипы и хныканье, которые то стихали, то звучали громче. К детскому прибавился другой голос, явно мужской — глубокий, спокойный, напевный. Сперва Кора не поняла ни слова, но потом, прислушавшись, различила: «ну… ну… ну…» Повисло молчание. У Коры заколотилось сердце, хотя впоследствии она утверждала, будто ничуть не испугалась. Затем мужской голос раздался снова, на этот раз он звучал выше и грубее, и в какую-то минуту Коре показалось, будто посреди отчаянных уговоров проскользнула фраза: «Да чтоб тебя! Будь ты неладна!» Потом раздался глухой стук, как если бы чем-то твердым ударили по мягкому, а следом сдавленный вопль.

Тут Кора подобрала длинные полы пальто, отяжелевшие от грязи, и ринулась на крик. Глинистая тропинка с пригорка спускалась между высоких светло-зеленых изгородей со скрюченными почерневшими стручками, которые затрещали, когда Кора пробежала мимо. Чуть ниже бурые заросли папоротника наконец расступились, и Кора увидела овец, уткнувшихся мордой в траву, а слева — мелкое озерцо, над которым высился голый дуб. Вода в озере помутнела от грязи, поверхность испещряли капли дождя. Ни водорослей, ни птиц — ничем не примечательное озеро, за исключением того, что на ближнем к Коре берегу над водой склонился какой-то мужчина. Он боролся с чем-то белым, что ожесточенно сопротивлялось и хныкало, и от этого звука Кору затошнило. Отчаянные движения неизвестного существа показались ей до того знакомыми, что Кора припустила вперед, пытаясь крикнуть: «Довольно! Прекратите!» — но голос сорвался на визг.

Неизвестно, услышал ли незнакомец ее вопль, но головы не поднял и дела своего не оставил. Он вдруг снова что-то проворковал тем же глубоким голосом, который Кора слышала в первый раз, но теперь это привело ее в смятение: разве можно так ласково разговаривать с тем, с кем обходишься так жестоко? Подбежав ближе, она увидела, что мужчина стоит по щиколотку в мутной воде и спина его в темном зимнем пальто забрызгана грязью. Даже с такого расстояния Кора заметила, что незнакомец выглядел сущим оборванцем — от пропитанной влагой плотной одежды до мокрых вьющихся волос, падавших ему на воротник. Если верить легендам, подумала Кора, и человек действительно сотворен из горсти праха, то перед нею Адам собственной персоной — грязный, словно слепленный из глины, дурно сложенный, косноязыкий.

— Что вы делаете? Прекратите!

Незнакомец обернулся, и Кора увидела, что роста он чуть выше среднего и крепко сбит. Лицо его было таким чумазым, что казалось, будто у мужчины растет борода. Возраста не разберешь, то ли двадцать, то ли шестьдесят, рукава засучены до локтей, так что видны жилистые сильные предплечья. Окинув Кору взглядом, незнакомец, видимо, решил, что опасности она не представляет, а помощи от нее не дождешься, пожал плечами и отвернулся. С таким пренебрежением Кора мириться не собиралась: с отчаянным криком она бросилась к мужчине и, подбежав к кромке воды, увидела, что белое существо, которое отчаянно сопротивлялось незнакомцу, просто увязшая на мелководье овца. Кору охватило облегчение: ужасы, которые она вообразила, оказались пшиком.

Овца вытаращила на Кору глупые глаза и заблеяла. Задние ноги животного до самого живота были выпачканы в глине, и оттого, что овца трепыхалась, увязала она еще сильнее. Незнакомец просунул правую руку под левую переднюю ногу овцы, схватил ее за спину, а левой пытался уцепиться за бок и вытащить бедолагу на сушу, но поскользнулся на раскисшем берегу. Овца с перепугу зажмурилась, замерла на мгновение, словно покорившись судьбе, потом заблеяла, снова принялась биться и ударила передним левым копытом мужчину по щеке. Он вскрикнул от боли, и Кора увидела, что под грязью проступила кровь.

Вид его рассеченной щеки вывел Кору из оцепенения.

— Давайте помогу, — предложила она, и мужчина что-то пробурчал в знак согласия.

«Да он полоумный!» — осенило Кору (забавно будет описать это происшествие друзьям). Овца снова обмякла, испустила долгий вздох, так что изо рта у нее поднялась струйка пара, и позволила мужчине вцепиться обеими руками ей в спину. Оба тут же ухнули в жидкое месиво, и мужчина, оглянувшись, в сердцах бросил Коре:

— Ну что же вы? Помогите!

Значит, все-таки не совсем полоумный. Незнакомец растягивал гласные — типичный акцент для этих краев. Кора взялась за свой широкий мужской ремень. Замерзшие пальцы не слушались, и, пока она пыталась расстегнуть пряжку, овца увязла еще глубже. Наконец Коре удалось снять ремень, она кинулась к овце и набросила на нее петлю из пояса, как уздечку, чтобы подхватить под передние ноги. Мужчина выпустил овцу и забрал у Коры ремень; животное, почуяв, что его больше не держат, дернулось, и Кора упала в грязь. Незнакомец и бровью не повел, лишь пробурчал: «Вставайте! Ну же!» — жестом велел взять ремень и снова вцепился овце в бок. Вдвоем они медленно потащили бедолагу на берег. Кора чувствовала, как напрягаются плечевые кости в суставных ямках. Наконец овца оказалась на суше, а Кора с незнакомцем рухнули на землю. Кора отвернулась, стараясь отдышаться. Бог с ним, с испорченным пальто и болью в запястьях, но стоило ли так убиваться ради этого олуха с его безмозглой скотиной? Пасшиеся в отдалении товарки несчастной настороженно уставились на них, но чудесное спасение утопающей ничуть их не тронуло. «Мне бы радоваться», — подумала Кора, но на душе было скверно.

Кора обернулась. Мужчина смотрел на нее поверх рукава, который прижимал к ссадине на щеке. Он надел шапку, такую неказистую, словно сам кое-как связал ее из обрывков алой пряжи, натянул до бровей, которые были так густо облеплены грязью, что едва не закрывали глаза.

— Спасибо, — буркнул он гнусаво, и даже это короткое словцо выдавало в нем деревенщину.

«Явно селянин», — подумала Кора и, не ответив на высказанную столь неучтиво благодарность, спросила, указав на лежавшее без сил животное:

— Она оправится?

Овца беззвучно пожевала губами и закатила глаза.

Незнакомец пожал плечами:

— Наверно.

— Ваша?

— Ха! Нет. Не из моего стада.

Эта мысль, должно быть, его позабавила, и он усмехнулся.

Значит, он бродяга! Кора привыкла думать о людях хорошо, если только они не давали ей повода считать иначе, к тому же она скоро вернется домой, к Марте и чистым белым простыням, а этот бедняга, быть может, устроится на ночлег в зарослях папоротника, и рядом с ним не будет никого, кроме едва не утонувшей овцы. Кора улыбнулась и решила закончить разговор со светской любезностью: