Читать книгу - "Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни - Дмитрий Саввин"

Разумеется, по традиции все архиереи были монахами. Однако в большинстве случаев свою жизнь до епископства они проводили отнюдь не в монастырях – служили на приходах и в кафедральных храмах, преподавали в семинариях, а чаще всего – были функционерами в епархиальных или даже патриархийных структурах. Получению навыка монашеской жизни это не способствовало, зато позволяло хорошенько узнать всю церковную управленческую кухню. Кроме того, такие кандидаты в архиереи очень неплохо ориентировались в мирских реалиях, более-менее ясно представляли себе расклады во власти на региональном и на федеральном уровне и хоть как-то, но умели с этой властью взаимодействовать.

В случае Евсевия все было совсем иначе. Еще семинаристом, в выпускных классах Московской духовной семинарии, он принял монашество. Однако на приходе не служил, а состоял в братии Свято-Троицкой Сергиевой лавры. Оттуда его перевели в Данилов монастырь, потом и вовсе перебросили за пределы Московской области, но, так или иначе, всю свою жизнь он и жил, и служил исключительно в монастырях, последним из которых был Павловский Покровский, куда Евсевия поставили уже наместником.

Разумеется, в сане архимандрита ему приходилось общаться с местными властями, выезжать на приемы к ним, а иногда и принимать их у себя. Однако случалось это не слишком часто. И всегда он возвращался в свою обитель, в привычную и ставшую для него родной монашескую среду.

Теперь же все изменилось. С различными представителями «властей предержащих», местными учеными, общественниками и прочей подобной публикой нужно было встречаться чуть не ежедневно. Все они очень хорошо помнили интеллектуального и открытого Евграфа и теперь спешили познакомиться с его преемником, от которого ожидали такой же открытости и радушия. Но для Евсевия, который, в отличие от своего предшественника, был выходцем отнюдь не из номенклатурно-интеллигентских кругов, такое общение стало настоящей пыткой. Которой он и старался, елико возможно, избежать, либо отказывая во встречах (если речь шла о местных университетских преподавателях и всяческих общественных активистах), либо посылая вместо себя благочинного (когда дело доходило до взаимодействия с властями). Естественно, обижались и те, и другие. В глазах большинства местных интеллигентов, избалованных вниманием Евграфа, поведение епископа Евсевия выглядело высокомерным. Что же до Областной администрации, то там небезосновательно усматривали в попытках вести дела через благочинного грубейшее нарушение протокола.

Евсевий понимал, что подобный стиль чреват серьезными рисками. Во-первых, пренебрежение местными властями может весьма скоро аукнуться охлаждением отношений с руководством области. Да, в Москве, на всероссийском уровне, было принято решение о некотором государственно-церковном сближении (по крайней мере, об этом можно было судить по первым шагам нового президента). Но сближение – сближением, а в Мангазейске хозяином остается местный губернатор, и если ему очень захочется, то он может основательно попортить кровь здешнему епископу, невзирая даже на официальные московские директивы. Во-вторых, перекладывая значительную часть своих обязанностей на благочинного, он, как архиерей, попадал в зависимость от этого самого благочинного. Скоро не только в администрации, но и в епархии начнут путать, где заканчивается епископ Евсевий и начинается иерей Василий. А следом за епархией, чего доброго, начнут путать и в Патриархии…

– Ты сам-то как думаешь? – после некоторого раздумья, спросил благочинного Евсевий.

– Простите, Владыко, но дело важное. Если благословите, то, конечно, поеду. Но будет, кроме всего остального, обсуждаться вопрос и о кафедральном соборе… – отец Василий мягко оборвал фразу и вопросительно посмотрел на Преосвященного.

– А-а, вот так бы сразу и сказал! – ответил тот и даже улыбнулся. – Кафедральный собор – это дело важное, тут съездить надо обязательно!

– Благословите! – вновь повторил, вежливо улыбнувшись, отец Василий.

Архиерей встал из-за стола и после того, как благочинный спешно поклонился ему, коснувшись кончиками пальцев пола, преподал благословение.

– Бог благословит. Машину завтра организуешь? – спросил Евсевий. Привычка вникать во все дела выработалась у него давно и была уже неискоренима.

– Да, разумеется!

После этого, выйдя от архиерея, отец Василий, шелестя краями широченных рукавов своей рясы, направился к своему столу, который стоял возле дверей в кабинет Преосвященного. Здесь, в небольшом «предбаннике», находилось рабочее место секретаря епархии (каковым числился сам благочинный), а также редактора епархиальной газеты «Православный Мангазейск» Александра Шинкаренко. Шинкаренко был человек совсем не замкнутый, но по отношению к людям незнакомым демонстративно немногословный. Эта немногословность, вкупе с армейским прошлым (до 1992 года он служил в ГРУ), стала одним из очень значимых факторов, обусловивших их с отцом Василием взаимную симпатию. И хотя оба они были не слишком уживчивы, но вот вдвоем в одном тесном помещении существовали если не совсем прекрасно, то без больших потрясений.

Отец Василий снял трубку телефона и неторопливо начал тыкать старые пластиковые кнопки с наполовину стершимися цифрами. Вскоре на том конце кто-то ответил.

– Это Свято-Пантелеимоновский храм? Это благочинный иерей Василий Васильев… Бог благословит! Позовите отца Ярослава, – Васильев заметил, что Шинкаренко смотрит на него выразительным и понимающим взглядом, и столь же выразительно кивнул ему в ответ.

Через пару минут на том конце провода послышался голос Андрейко.

– Как дела, отец Ярослав?.. Как обычно?.. Ну, слава Богу. Сможешь ко мне в храм сегодня подъехать? – после этих слов благочинного взгляд Шинкаренко стал еще более выразительным.

– Да, надо, откладывать не стоит. После девяти вечера…

Благочинный положил трубку.

– Значит, вот все-таки так? – спросил его сосед по кабинету. Предложение прибыть на беседу не в Епархиальное управление, а именно в храм, в котором служил настоятелем благочинный (и при котором он жил), было признаком серьезности момента. И Васильев, и Шинкаренко прекрасно знали, чем именно может быть вызвана такая серьезность.

– Да, так! – ответил отец Василий.

– Ну ясно, – сказал Шинкаренко голосом, лишенным сколько-нибудь выраженной интонации. Однако за безцветной тональностью благочинный расслышал вполне отчетливый упрек. И посчитал нужным пояснить:

– Слишком большое смущение от всех этих их дел… Надо ставить точку. Запустил Владыка Евграф всю эту ситуацию! – негромко, но резко произнес отец Василий.

Шинкаренко довольно демонстративно ухмыльнулся. Прошло меньше трех месяцев после того, как Владыка Евграф отбыл в Вену, и вот уже благочинный дает весьма суровую характеристику его действиям. Хотя пока Евграф был здесь, в Мангазейске, он не только не высказывал столь жестких оценок, но и пытался одергивать отца Игнатия, который любил иногда посплетничать о своем епископе.

– Не знаю, – пожал плечами Шинкаренко. – В таком деле аккуратность нужна. Может, потому Владыка Евграф и медлил.