Читать книгу - "Наши мамы покупали вещи, чтобы не было войны - Елена Скульская"

Так и есть, смотрит, открыт канализационный люк. Ночь уже почти, мгла, пурга, люди празднуют, выйдут пьяные и — в черную пропасть пространства, поминай как звали. Экскаваторщик завел машину, отъехал чуть и прикрыл ковшом черную дыру. Чувство у него было (впервые после смерти сестры), будто он звезды зачерпнул ковшом и подарил людям. А второго января сдвинул он свой ковш, пошевелил ладошкой, а из дыры поднялись два сантехника и били его долго-долго, так долго, как если бы все это время праздновали бы они Новый год за накрытым для них специально любимыми женщинами столом с салатом «оливье» и даже пельменями (только заметьте, ни мама, ни сестра, ни недолгая жена экскаваторщика никогда не клали в салат «оливье» вареную морковь и не делали селедку «под шубой» в свекольных залежах, припорошенных сыпью мятых яичек, скорее, они могли решиться на форшмак, на фаршированные кабачки, ну а уж если действительно доходило до пельменей, то в расчете по сто крохотных подушечек — наволочки в рюшиках — на человека; экскаваторщик прослышал, что продается даже книга, где описывается кухня мамы и всех ее подруг, которые покупали вещи, чтобы не было войны, а сами умерли так рано, он эту книгу купил и собирался приступить к ней именно в новогоднюю ночь в память о маме…), а не сидели двое суток закрытые в канализационном лазе, откликнувшись на аварийный вызов в конце смены, да и неисправность была, если честно, совершенно пустяковая, на полчаса работы, что и решило дело…

Экскаваторщику отбили почку и ее пришлось удалить, но, по счастью, он оказался стотысячным пациентом, и мэр города лично вручил ему плодово-ягодный участок. Здесь я, разумеется, несколько поясню для путеводителя. Всем стотысячным пациентам у нас удаляют одну почку, и мэр лично дарит им плодово-ягодный участок. Стодесятитысячным делают пересадку сердца и легких полным комплектом, но больше ничего не дают. Двадцатипятитысячнику положена резекция желудка плюс круиз по Средиземному морю. Пятидесятитысячникам прививают, а потом излечивают сифилис, а также дарят квартиру в новом жилом массиве.

Экскаваторщику необыкновенно повезло в связи с тем, что ему нужно было именно удалить почку, а не что-нибудь другое. Стотысячников ведь даже не осматривают в приемном покое, сразу везут в операционную и удаляют почку, хотя человек, может быть, заглянул в больницу по поводу растяжения связок на ноге во время игры в волейбол или по поводу ангины, как назло начавшейся теплым летом, когда можно было бы загорать и купаться. Но оказался юбилейным пациентом — получай. И экскаваторщик по удивительнейшей случайности в медицине получил то что надо.

Да еще с плодово-ягодным участком. Там он стал разводить ягнят в память о сестре и подружился с одним из двух новогодних сантехников; этот сантехник начал навещать экскаваторщика еще в больнице, так они и сроднились. Правда, они очень часто спорили и кричали друг на друга по любому поводу.

Да и было от чего! Сантехник в свое время был режиссером-постановщиком народных маршей и санкционированных митингов. Для редакции нашей уважаемой газеты «На краю» он, в частности, придумал любопытный обряд. Теперь у нас всякий журналист, оказавшийся выскочкой и самозванцем, обязан публично сжечь свое редакционное удостоверение, символизируя: из праха сотворен и в прах обратишься. Такие мероприятия приурочиваются к Дню признаний, чтобы в них мог принять участие весь город. Уважаемые скульпторы готовят к торжеству композиции из отрезанных пальцев или даже кистей рук, и гипсовые их копии, а то и бронзовые воплощения напоминают еще и еще раз о необходимости memento. Сама мистерия осуществляется в крематории под звуки органа, и писатель непременно написал бы, что звучит особая какофоническая тема: словно рыба грызет лед реки, лед вздыбился, как волосы, от боли, острые края обледенелых мутных прядей рыба растрескивает, как женщина, жадно пьющая из бокала и крошащая его вместе с жидкостью, льдом, и непонятно, кому больнее — рыбе, льду реки, женщине, спросите о том у ломтика лимона, скользко оседлавшего бортик бокала, да у маслинки, лежащей на дне… Но однажды фантазия сантехника иссякла сама по себе. Совершенно. Однажды он даже не смог предложить ничего нового для мероприятий по огласке тайн и преступлению клятв. Вот его и уволили. Но поговорить о прошлом он обожал.

Ну и экскаваторщик наслушался в свое время поэтессу, уж как-нибудь мог поддержать разговор!

Но амбиции у обоих, но самомнения!

Например, сантехник говорит, что у Пушкина есть стихотворение «Я памятник себе воздвиг нерукотворный».

— Бред, — кричит в ответ экскаваторщик, и крылья птицы грозными тенями плещутся по лицу, — Пушкин был легкомысленным человеком, но не параноиком же. У него сказано про Горация — «Ты памятник себе воздвиг нерукотворный». Что Пушкин — парвеню, выскочка какая-нибудь, нувориш, чтобы кричать: «Я! Я! Я!». Да, он знал себе цену, он так о себе сказал: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!», поэтому он и обращается к Горацию, как к равному, на «ты»: «Ты памятник…»

Или в другой раз экскаваторщик расхвастается:

— У меня, друг мой, просто горе от ума — зуб мудрости разболелся. А ты вообще никак не соберешься зубы себе вставить!

А сантехник аж подпрыгивает:

— А у меня дома есть моржовый клык, мне друг с Чукотки привез, я из него такие зубы выточу, век не сносить. Особенно, если на ночь снимать, чтобы не занашивать.

— Бред, — орет экскаваторщик, — и птица падает с его лица за добычей, — клык внутри пористый, невежда, ничего у тебя не выйдет!

А в остальном они были счастливы.

К ним-то и предстояло нам с писателем нанести визит.

Напились мы в «Диетических яйцах» и поехали за город к экскаваторщику. А он нам сказал, что зарыл книгу про наших мам в огороде. Завернул в несколько целлофановых пакетов и зарыл. Не мог он книгу просто так уничтожить, а зарыл ее как клад. Потому что эта книга слишком сильно и больно напоминала ему о прошлой жизни — когда он любил свой экскаватор и оставлял его у дома, а тот почесывал ковшом свою умную голову на манер примата. Книга-то была куплена в последний день экскаваторной жизни, перед самой больницей; вот вернулся экскаваторщик из больницы, получил участок и зарыл ее.

— Знаете, — предложил сантехник, — если он ее хорошо завернул, то с ней ничего не случилось, и мы ее сейчас найдем. Только огород нужно перекопать. Потому что экскаваторщик не помнит, где он зарыл клад. Помнит только, что возле яблони. А от яблонь у него на участке просто в глазах рябит.

Делать нечего — взялись мы все за лопаты и стали перекапывать огород. Писатель сказал хозяевам, что пусть они не стесняются и сразу сажают рассаду во вскопанную землю. Все-таки в нем иногда сквозило такое благородство, что дух захватывало! Ну, экскаваторщик и сантехник, люди интеллигентные, долго отнекивались, но ведь понятно, что им с этого огорода кормиться, зиму зимовать, сдались они наконец, закипела работа в восемь рук.

…Вот вы думаете, что мы не нашли книгу. А мы нашли! Вытащили ее из целлофана, а она только немного разбухла, отяжелела, проступили на листах опрелые пятна сырости, но ни одна буква не погибла. Читай — не хочу. Экскаваторщик открыл первую страницу и прочитал: «Наши мамы покупали вещи, чтобы не было войны». Подумал-подумал и еще раз прочитал: «Наши мамы покупали вещи, чтобы не было войны». Покачал головой, посмотрел на писателя с сомнением: