Читать книгу - "Мечт@ - В. Виджани"

Любые ультимативные заключения отвратительны, но еще более отвратительны подозрения в сомнительных сделках, поэтому пришлось подробно отчитываться: «„Ангела“ действительно писала я. Он был продан еще до твоего появления в творческой биографии Дарецкой Е. Ю., а вот „Повиновение Велесу“ — не помню… но даже если это моя работа, вероятно, она относится к тому же периоду».

На второе письмо я ответила согласием, решив посетить экспозицию с целью повидать своего «Велеса».

Вечером я получила мрачный каталог с приклеенным к обложке пригласительным. В нетерпении открыв журнал, без труда нашла свою фамилию напротив крошечных превьюшек, даты создания и размеров.

«Ангела» я узнала сразу, а «Велес»… задумка моя, а исполнение чужое. Все что угодно — реверс сюжета, ошибка, галлюцинация, но не то, что я абсолютно четко помнила.

Велес — языческий бог славян, воплощающий животные инстинкты человека. Небольшое полотно посвящалось внутренней борьбе человека с собственными химерами. Велес занимал центральное место в композиции и выступал в образе классического славянского змея. На каждом его когте висел один и тот же человек в разных эмоциональных состояниях. Картина была написана в лучших традициях оп-арта, смешанной техникой с использованием фотографии и элементами импрессионизма. Это я помнила хорошо, но дальше — черная дыра.

Идти на выставку расхотелось… да и какой смысл? Опять разочарование? Виртуальность казалась более безопасной зоной.

И все же я заставила себя пойти. Нужно было наконец разобраться с этим «Велесом» и проклятой амнезией.

@

Основная масса приглашенных собралась у фуршетных столов в полукруглом просторном вестибюле, загораживая подиум, на котором демонстрировалась инсталляция. Что именно, увидеть не было никакой возможности — однородная масса, состоящая из любителей постмодерна и околобомонда, с аппетитом поедала тарталетки, запивая несколькими сортами вина. Приглаженные официанты с подносами сновали между высоких столиков, щедро предлагая напитки. Стараясь не привлекать к себе внимания, я прошмыгнула в зал западноевропейских художников-авангардистов, использующих в своих работах фотографии. О, это была моя тема, которой я посвятила три года напряженной работы, тема, косвенно причастная к моей утрате. Пробуя различные техники смешения фотографии и живописи, я искала ключ к неординарному самовыражению. В какой-то момент у меня получилось, и если бы не трагедия… кто знает, возможно, мои поиски завершились бы открытием нового жанра… Но техника — это всего лишь способ выразить мысль, и увлекаться ею опасно.

В первом зале устроители явно демонстрировали разнообразие техник. Стены пестрели буйством неона, затасканными рекламными постерами, наполненными противоположным оригиналу содержанием, комбинацией компьютерной графики и постмодернизма. Короткая ода Энди Уорхолу и его последователям — ничего нового… и поэтому скучно.

Несколько разочарованная, я прошла в «русский» зал. Помещение кишело иностранцами и прессой. Лавируя между посетителями и фотографами, я пробежала глазами по периметру зала в поисках злосчастного «Велеса», но, не найдя его, решила не торопить события.

У выхода меня привлекло небольшое полотно под названием «Весна». Ласковые теплые руки плели венок из сухого чертополоха и свежих майских лютиков. Прошлое и настоящее, умершее и вновь рожденное сплеталось в единую животворную косу. Ода жизни, во имя и ради!.. Может быть, так и нужно? Не зацикливаться на потерях, пусть страшных и невосполнимых? Не плакать, проклиная случай, а жить… ведь вокруг столько тепла и любви!

Не в силах оторваться от света, исходящего от изображения, я стояла, не замечая ничего вокруг.

— Les Russes arrivent a obtenir cela d'une maniere organique bien que… / У русских это получается органично… хотя… — произнесли над моим ухом.

Рядом со мной любовались картиной два француза — высокий старик с орлиным носом, изможденный излишней худобой, и второй — моложавый светловолосый крепыш в нелепом кургузом костюмчике, усыпанном перхотью.

— Çа commence seulement à arriver! Notez — ça commence / Стало получаться! Заметьте, стало, — высокомерно процедил молодой.

— Ils apprennent en Europe, c'est pourquoi leur niveau devient… / Они учатся в Европе, поэтому их уровень становится…

Последняя фраза меня возмутила. Не удержавшись, я заметила:

— Excusez-moi! Que se passerait-il à la culture européenne sans émigration russe? / Что было бы с европейской культурой, если бы не русская эмиграция?

— Pardonnez-moi! Vous dites? / Что, простите? — Старик в изумлении уставился на меня, подняв лохматые брови.

— La culture russe ne perdrait rien, mais vous perdriez Sérébriakova, Chagall, Diaghilev… La liste est sans fin… / Русская культура не потеряла бы ничего, но вы потеряли бы Серебрякову, Шагала, Дягилева… перечислять можно бесконечно… — Я насмешливо подмигнула брюзге.

— Pourquoi défendez-vous les Russes? / Почему вы защищаете русских? — удивился кургузый.

Мне захотелось выставить их из зала, немедленно, сейчас же. Топнуть ногой и заставить покинуть страну. Скрестив руки на груди, я издевательски улыбнулась:

— Parce que je suis Russe et fiére de l'être / Потому что я русская и горжусь этим.

— La Russe? / Русская? — хором переспросили изумленные французы.

Мысленно воздав благодарность бабушке, стоически корпевшей над моим произношением, я вернулась к «Весне», тут же забыв о неприятных соседях.

@

Поразительно, как много открытий можно сделать за один вечер. Рядом с настоящим искусством ты словно проживаешь сразу несколько жизней, позабыв про свою. Своеобразная игра. Окно, очерченное багетом, символы, цвет, энергетика и волнение, бегущее мурашками по коже. Я так увлеклась, что позабыла о времени и реальности.

В одном из залов галереи, оформленном под зимний сад, я обнаружила своего «Кинематического Ангела». Возле полотна переминался с ноги на ногу молодой человек в светлой кофте с капюшоном; он что-то приговаривал себе под нос, тихо посмеиваясь. Едва я подошла к полотну, незнакомец заговорил со мной, пряча лицо под низко надвинутым капюшоном:

— Вы молодец! Просто и экспрессивно проехали тяжелой техникой по американскому конструктивизму. Восприятие, пожалуй, немного усложняет расстроение фигуры, а так…

— Ошибаетесь! И не думала никого переезжать, просто хотелось напомнить технократам, что есть жизнь… Птица, которую выпускает из рук мой Ангел, — это и есть символ живого, ну, а наложение друг на друга изображений дает ощущение движения вверх. Тут как раз все просто. Кажется, я испортила ему настроение. Он помолчал, а потом, резко повернувшись ко мне всем корпусом, выгнул шею так, будто она была из пластилина. Под капюшоном зияли непроницаемые очки, похожие на две черные дыры, остальную часть лица скрывал толстый слой серо-белого грима. От неожиданности я отпрянула.