Читать книгу - "Путь России. Новая опричнина, или Почему не нужно "валить из Рашки" - Михаил Делягин"

И поэтому они плохо подготовились и ударили в первый же из наиболее удобных дней – в тот самый момент, когда огромная махина Советской армии была в наиболее уязвимом положении. Она выдвигалась на исходные позиции, и ее просто снесли. Это была «смерть на взлете».

И Суворов сказал нам простую вещь: граждане России, ваши отцы и деды не виноваты в том поражении. Ваша страна не виновата, народ не виноват. Ваше руководство, конечно, виновато, но не слишком и совсем не так, как вы думали. Вы все равно были лучшими, вы сделали еще одно чудо, о котором вы просто не знали, потому что вам запрещено было знать. А я вам рассказываю.

И вот это понимание, с моей точки зрения, нужно с соответствующим разъяснением изучать в школах, потому что это настоящий фактор патриотизма.

Ну что поделать, если мы такая страна, в которой главным либералом в свое время являлся Лаврентий Павлович Берия? В которой патриот, оказавший максимальное воздействие на формирование по-настоящему патриотического сознания и восхищения своей Родиной, – изменник этой самой Родины? У нас так бывает достаточно регулярно, начиная с Чаадаева, и приходится просто принять это как некоторую данность.

* * *

Что у Суворова дальше? Дальше – причина бегства в 1941 году. Почему Красная армия бежала так панически? Суворов об этом говорит мельком, может быть, еще скажет.

Американцы очень скрупулезно изучали Советский Союз, причем с наибольшим вниманием – наиболее болезненные пункты его истории. В частности, при изучении бегства 1941 года их историки установили, что великолепно, до конца, до последней капли крови сражались подразделения, сформированные в городах. Даже народное ополчение, у которого порой и оружия-то толком не было, не говоря уже об умении и правильном командовании. Просто потому, что горожане успели после ужаса индустриализации и коллективизации за счет развития экономики ощутить резкое улучшение жизни. Сложилась перспектива, твердая, ясная и понятная, непрерывного улучшения быта – и горожанам было за что воевать. Поэтому даже в ситуации полной утраты управляемости, хаоса, ужаса, безумных ошибок командования, которое к обороне не готовилось вообще и вело изнурительные контратаки в лоб против качественно превосходящего противника, – даже в этой ситуации части, сформированные в городах, проявили себя замечательно.

Второе – воевали части, в которых была высока доля специалистов. Люди, имеющие образование, тоже имели внятную перспективу в советской действительности. Это артиллерия, танкисты, летчики, моряки.

Мало кто знает, например, что самое страшное танковое сражение было в 1941 году под Ельней, где немцев остановили. В советских школах этому не учили, а в отреформированных либералами, похоже, вообще ничему не учат[6].

Поражение высокомоторизированной Красной армии было вызвано разрушением инфраструктуры, дезорганизацией снабжения – танки остались без горючего и подвоза снарядов, превращаясь в братские могилы. Но пока было горючее, они воевали, и воевали великолепно. Тем более, что против немецких средних и легких танков даже Т-34 был почти неуязвимой машиной, что уж говорить про КВ: у немцев просто не было оружия, которое могло бы пробить их броню.

Сегодня либералы рассказывают про летчиков, которые бросали самолеты на аэродромах и бежали в тыл на грузовиках. Однако это не было дезертирством с фронта: аэродромы оставались без снабжения, самолеты вырабатывали горючее, воевать было не на чем – и вот тогда летчиков, аэродромный персонал и имущество вывозили на грузовиках, уничтожив ставшие бесполезными самолеты.

Другая похожая ситуация: слишком тяжелую для лошадей артиллерию на механизированной тяге приходилось бросать, предварительно выведя из строя, когда она из-за разрушения тыла оставалась без горючего.

Кто же не воевал? Не воевала деревня, но это очень упрощенный ответ: тоже далеко не вся, между прочим.

Меня попросили недавно вести исторический проект – воспоминания россиян о своей жизни, о семейном быте в 1990-е годы[7]. Люди оставляют свои воспоминания, что-то мы находим сами – и вдруг выявился слой очень пожилых людей, которые пишут и рассказывают о своей жизни в целом. Одна женщина, описывая либерала-приватизатора, пришедшего к ним на завод, написала: «Ничего особенного, относился к нам, как фашисты во время оккупации относились». Она крестьянка. И, когда ее спрашивают о самом лучшем времени в ее жизни, она дает непредставимый ответ: называет время с 1938 года и до начала войны.

И это симптоматично: огромная часть нашей деревни к 1938 году оправилась от коллективизации. Террор закончился, началось хозяйствование. Наладились рыночные отношения – пусть даже с придавленными ценами, так как за счет работы и дефицита еды можно было нормально торговать на рынке и хорошо зарабатывать. Появилась четкая внятная перспектива, и деревня начала вставать на ноги.

Да, конечно, далеко не вся. Потому что даже в моем родном Подмосковье аж до шестидесятых годов в некоторых местах пахали ручными плугами. Во многих местах в Рязанской области света не было до 1970-х, радио проводили в 1960-х. А в масштабах всего Советского Союза колхозникам закончили выдавать паспорта аж в 1981 году, уже после Олимпиады (хотели закончить к Олимпиаде, да не успели).

Однако, несмотря на все это, во многих плодородных местах люди увидели хорошую, красивую, правильную перспективу – и уже в 1938 году им, как и горожанам, было за что сражаться. Это еще одна причина, по которой Сталин тянул с началом войны: каждый год мирной жизни давал не только дополнительные мощности военной промышленности и обученных офицеров, он давал главное – растущий патриотизм населения страны. Каждый год обеспечивал государству все больше лояльных людей. В 1939 году горожане, может быть, и не воевали бы, а в 1945 году воевала бы уже почти вся деревня.

Однако в 1941 году основная часть деревни слишком явно и слишком страшно помнила коллективизацию и не смогла наладить текущий быт. И она просто не воевала.

Разоренным, раскулаченным – им просто не за кого было воевать в нашей стране.

Это легко понять: представьте себе, что война сейчас начнется. Кто будет воевать за чубайсов, гозманов и абрамовичей, если война, конечно, не будет носить характера геноцида по этническому признаку, который мы видели в первой половине девяностых? Никто не будет. Положат оружие и разойдутся – кроме, конечно, отдельных героев, которые есть всегда и большинства никогда не составляют.

При этом нужно понимать, что война принципиально отличалась от недавней финской, в которой те же самые крестьяне, колхозники показали абсолютный массовый героизм. Финская война была наступательной, а в такой войне дезертировать практически нельзя: нужно бежать к противнику впереди собственной армии и еще и ей в плен не попасться. В отступлении, да еще в ситуации, когда нет фронта, – совершенно иное дело.