Читать книгу - "Похождения проклятых - Александр Трапезников"

— Опа-на! — вырвалось у меня. — А вы, часом, не ошибаетесь? Насчет святых мощей?

— Я сомневался. Даже имея доказательства, я многое сопоставлял и сомневался, — промолвил Алексей. — Но потом, на прошлой неделе получил самое главное подтверждение своей правоты. Там, у полузаброшенного скита в Оптиной пустыни. Об этом же говорил и старец президенту. О том, что мощи святого благоверного князя Даниила Московского должны быть обретены вновь. В течение семи дней. Считая с памятной даты первого их чудесного открытия — двенадцатого сентября. Сегодня у нас уже тринадцатое. Иначе…

— Что — иначе?

— Об этом лучше даже не говорить. Все большевистские и нынешние либерально-демократические ужасы покажутся лишь цветочками.

Алексей сидел очень напряженно, с бледным лицом, и от него словно бы вольтова дуга исходила, до такой степени, по моим ощущениям, он был наэлектризован.

— Ты любишь Машу? — неожиданно спросил я, решив вдруг перейти на ты.

— Как же ее не любить? — улыбнулся в ответ он.

— Тогда какого хрена ты подвергаешь ее такой опасности? Втягиваешь ее в самый омут, где и бесы, и политики, и уголовники какие-то, и… черт-те кто еще! Насколько я теперь понимаю, мощи эти не дают спать многим. Мне-то сейчас уж точно! И как тебя вообще осенило или угораздило заниматься историей Даниила Московского?

Ответ последовал не с той стороны, откуда я ждал, а из-за моей спины.

— Да потому что он его прямой потомок, — сказала Маша, выступив из темноты коридора на кухню.

Алексей развел руками, будто извиняясь.

— Да, это так, — смущенно произнес он.

3

Пять сыновей было у князя Даниила Московского и его супруги Марии. Самым знаменитым из них стал Иван Калита, правивший в Москве. Но он был лишь четвертым отпрыском, потому ему и достался не самый значительный удел. Это потом она сделается столицей и будет сердцем России, Третьим Римом. А первый сын, Георгий, княжил в самом крупном городе Руси Переславле-Залесском. Второму, Борису, по старшинству досталась Кострома. Третьему, Александру, — Вологда. Пятому, последнему, Афанасию, выпал незначительный удел — Новый Торжок. Вот от него-то и вел свою родословную Алексей, выложив передо мной свое бумажное генеалогическое древо. У него даже фамилия оказалась соответствующей: Новоторжский. Она передавалась от поколения к поколению и всплывала в различных исторических эпохах: то при Иване Грозном, то при Петре I, то при Екатерине II, а то и при большевиках. Свой рассказ, который растянулся до самого утра, Алексей подкреплял ссылками на летописные своды, архивные изыскания, труды историков. Факты говорили о том, что он прав.

Что мне было ему ответить? Я — человек сомневающийся, и уж мне-то как профессиональному историку больше других известно, что факты можно повернуть и так и этак, расположить их как угодно, перемешать и составить вновь. Но почему бы и нет? В конце концов, все мы, и живые и мертвые, связаны родственными узами, той духовной близостью, которая отличает человеческое существо от тварного. Корни одни — от творения Господа, и образ у всех тоже один — Божий. И надо было отдать Алексею должное за проделанный им титанический труд, который не всякому по силам, от скуки ли к прошлому, лени, сиюминутности или небрежения к истокам.

А Маша, кажется, искренне верила, глядя на Алексея с любовью и затаив дыхание… Да и он порой бросал на нее такие нежные взгляды, что мне даже стало как-то неуютно и одиноко от чужого тепла. Но я стряхнул с себя это минутное оцепенение, словно выбравшийся на берег спаниэль воду.

— Теперь ясно, почему ты так увлечен Даниилом Московским, — произнес я.

— Одно совпало с другим, — отозвался Алексей. — Прослеживая родословную, я занимался и обстоятельствами разорения храмов при большевиках. Не только Свято-Данилова монастыря, но и других. И чем дальше продвигался к своим корням, тем больше убеждался в том, сколь много православных реликвий было укрыто в толще народа от безбожников. Например, чудотворная Козельшанская икона на Украине, от которой прозревали и исцелялись даже слепые, была унесена монахинями перед самым закрытием обители. Где она сейчас? Неизвестно. Какая-нибудь матушка сохраняет ее в глубине страны до лучших времен. Так же как и мощи преподобного Пафнутия Боровского. Они тоже исчезли, а тайна их перезахоронения передается из уст в уста, от отца к сыну, от сына к дочери. В дни гонений укрывание святынь в народе вполне естественно, на Руси это всегда было, еще с татарского ига. Когда настают трагические для православия времена, духовные сокровища принимают благочестивые руки. Они должны появиться вновь лишь в назначенный срок. А когда? На то воля Божия. Вот мощи другого нашего праведника, Александра Свирского, к которому единственному из в его отшельничестве всех русских святых снизошла Святая Троица, были обретены не так уж давно. Чьими-то заботами они были укрыты от поругания в музее Военно-медицинской академии в Петербурге. Пока держалась советская власть, преподобный был недоступен для поклонения. Он словно бы опять ушел в свой затвор от гиблого мира.

— Но нынешняя власть ничуть не лучше, — возразил я. — Одна другой стоит, и почему же тогда мощи открылись?

— Не знаю. Стало быть, так надо. Промысел Божий. Возможно, сейчас не хватает живых праздников и на помощь спешат усопшие.

— А откуда у тебя уверенность в том, что сам найдешь то, что ищешь?

— Просто я чувствую его дыхание рядом с собой, — ответил Алексей. Помедлив немного, он добавил: — Однажды ночью во сне мне было видение Даниила Московского. Он сам наставил меня на тот путь, по которому я сейчас иду.

— Гм-м… Гм-м.

Сказать больше мне было нечего. Оставалось только полить герань водой из остывшего чайника. Это растение было теперь моим единственным достоянием. Квартиры нет, Маша с другим, мысли и те куда-то торопливо убегали, словно спешили покинуть дырявый кров.

— Вы не забыли, что нам надо на Ярославский вокзал? — спросила вдруг Мария. — Уже восьмой час. Пора.

Нищему одеться — только подпоясаться, гласит русская пословица. Через несколько минут мы уже выходили из дома. Проведя практически целые сутки в квартире Якова, где затхлый запах держался весьма устойчиво, несмотря на проветривание, мы наконец-то глотнули свежего воздуха. Но на улице творилось нечто странное… Нет, оно не бросалось в глаза явно, но как-то ощущалось подспудно, какими-то штрихами, звуками, игрой света и тени. Будто художник, подойдя к своей картине и взяв кисть, начал улучшать пейзаж, делая его только хуже и фантасмагоричнее. Во-первых, шел мелкий колючий снег и таял прямо в воздухе (это в сентябре-то!), но в то же время ярко светило солнце. Дул сильный ветер, кружа и разнося мусор. Ни с того ни с сего заработала сигнализация в нескольких припаркованных к подъезду автомобилях. Какая-то наглая ворона, пролетая надо мной, вдруг клюнула меня в темя. Хорошо еще, что на голове была бейсболка. Я погрозил ей кулаком и выругался про себя. Ворона в ответ каркнула семь раз подряд. Странно вели себя собаки, бегая друг за другом как сумасшедшие, но почему-то молча, без лая. Что было совсем не характерно для разыгравшихся псов. Еще более непонятным было поведение дворников. Киргизы побросали свои метлы, сгрудились в кучу и о чем-то оживленно шептались. Потом всей толпой пошли куда-то на юго-восток, должно быть в сторону казахстанской границы. Пьяненький бомж, ковылявший нам навстречу, вдруг низко поклонился до земли и попросил у Алексея копеечку. Тот также отвесил поклон и дал рубль. Еоюк выбросил рубль в кусты и побрел дальше. Ну, были и другие мелочи подобного рода, которые вызвали мою озабоченность. И не только мою, как выяснилось.