Читать книгу - "Зеленые годы - Луис Фернанду Эмедиату"

На проспекте он попытался пробиться к оцеплению и убедился, что церемония превосходит все ожидания. Он довольно улыбнулся и протиснулся еще ближе. Несколько минут он наблюдал за передвижением военных и школьников, потом спросил пышногрудую девчонку, что это за народ.

— Ты о ком? — изумленно спросила она.

— Да вот об этих, что маршируют. Чего им нужно? Свергнуть президента? Развязать войну? Видишь, все до зубов вооружились.

Девчонка скорчила недовольную физиономию и отошла в сторону. Он улыбнулся. Не все ли равно? Бразилия большая, сказал он себе. Вперед!

Он продвинулся на несколько метров и снова очутился возле оцепления. Спустя несколько минут он почувствовал, что чье-то тело прижалось к нему, и глубоко вдохнул нежный аромат, исходивший от чьих-то волос, щекотавших ему подбородок. Он чуть-чуть отстранился и стал выжидать. Она шагнула назад, потом снова прижалась к нему. Жизнь, сказал он себе, полна приятных и незабываемых неожиданностей. Мысленно он повторил эту фразу и пробормотал: «Черт побери! Какой великий писатель из меня выйдет!».

— Что? — спросила она, обернувшись к нему.

— Я сказал, — отозвался он, — что сроду не видал таких прелестных глазок, как у тебя, и что пусть президент республики, этот идиот, который там сидит, увешанный медалями, велит отрезать мне язык, если я вру.

Довольно улыбнувшись, она оглядела его с ног до головы. Он тоже улыбнулся, убедившись, что нравится ей. Она ничего, в ней что-то есть. Груди маленькие, ноги длинные. Бразилия — чудесная страна, сказал он себе, и будь я поэтом, мне бы мог позавидовать наш покойный и незабвенный Олаву Брас Мартине дус Гимараэнс Билак.[5]

И увидел он ангела Господня, возвещающего Деве Марии, что на седьмой день седьмого месяца родит она Божьего Посланца, который, живя на земле среди людей, искупит бедных и угнетенных и ввергнет сильных мира сего в адское пламя, где они понесут кару за те муки, которые причинили своим рабам по наущению своих бесчеловечных богов. Глаза у него то открывались, то закрывались, отдаленный звук то доносился, то замолкал — это был военный оркестр, играющий бразильский государственный гимн.

— Да здравствует Бразилия, — бормотал он и мало-помалу вспомнил, что нынче исполнилось сорок пять лет, как начался его мученический земной путь. Но тут же он вновь воспарил на крылах ветра, и ангел Господень потрясал огненным мечом и возглашал: Посланец вырастет сильным и гордым своей небывалой искупительной миссией и в двадцать лет опояшется мечом, возьмет в руки копье и возглавит войско, которое двинет против тиранов, притесняющих народ Божий. И когда Посланцу Господа Бога Твоего исполнится тридцать три года, вещал ангел, он победит все войска, верные сатане, и воцарится народ Божий на всей земле. И Дева Мария, зажмурив ясные синие глаза, полные покоя и чистоты, промолвила: да будет по слову твоему. И зачала Она тою ночью от Духа Святого.

И увидел он войска, движущиеся навстречу народу. Народ состоял из мальчишек, почти детей, кричавших: смерть тирану, а солдаты взрывали бомбы и травили бегущих детей собаками; тем, кому было не скрыться, в запястья врезались оковы; тех, кто оказался в тюрьме, раздели догола и жги их белое тело горящими окурками. И все равно они кричали: «Смерть тирану!», «Да здравствует свобода!», «Долой угнетателей!», и прочие бессвязные фразы, которые возникли у него в памяти в День независимости, когда он направлялся к окну, чтобы подышать свежим воздухом и послушать государственный гимн. До него доносились отдельные фразы из гимна, вроде той, что уже забрезжила свобода на бразильском горизонте.

«И что же это за свобода?» — спрашивал он. Что же это за свобода, когда он в четырех стенах своей комнаты катается по полу, плачет в бессильной ярости, одинокий, искалеченный, всеми забытый, он, которому в День независимости исполнилось сорок пять лет?

Мы видели президента республики на военном смотре и восхищались блеском бразильской армии. Мы видели главнокомандующего, произносившего речь, и на лету ловили каждое его слово. Мы слышали, как главнокомандующий говорил, что ныне, в День независимости, правительство не должно забывать, что родина и народ должны сохранить независимость и противостоять наступлению международного коммунизма. Мы слышали, как народ рукоплескал главнокомандующему и, в свою очередь, рукоплескали народу. Мы слышали краткую проповедь архиепископа, в которой он полностью поддерживал главнокомандующего. Мы слышали, как народ рукоплескал архиепископу, когда он говорил, что Бразилия будет вечно возрастать под благодатным покровом Иисуса Христа и пресвятой Богородицы, нашей небесной заступницы. Мы видели, как президент неустанно улыбается и приветствует народ, взмахивая обеими руками, словно дирижирует оркестром. Мы пели, маршировали и рукоплескали до изнеможения, однако держались на ногах, ибо наши учителя научили нас выдержке и терпению. Нам это было не по душе.

Это будет последней улыбкой президента, пообещал он сам себе, поглаживая револьвер под рубашкой, удивляясь, как он догадался выйти из дому вооруженным в День независимости, когда вся президентская охрана поставлена на ноги. Он, однако, верил в судьбу, и раз уж он вышел вооруженным, не замыслив ничего худого, значит, судьба его хранит. Поэтому он горько усмехнулся и, не вспомнив об оставшихся дома жене и двоих детях, пристально посмотрел в лицо тому, кто повелевал государством.

«Отсюда я вряд ли промахнусь, — подумал он. Только бы телохранитель не догадался».

Он-то знал, что любой из телохранителей без колебаний рискнет жизнью, чтобы спасти главу государства. Опьяненный смелостью своего решения, он обнажил зубы в нервной и зловещей улыбке. Жизнь этого могущественного человека была у него в руках. А он-то был просто нищий обыватель, оставивший дома отчаявшуюся жену и ожидающих его голодных ребятишек, лелеющих надежду, что он войдет в дверь с огромным свертком хоть какой-нибудь еды.

Вскоре он возвратился с небес на землю и оглянулся по сторонам. Народ вытянулся, чтобы исполнить государственный гимн — и он машинально присоединился ко всем, чтобы вскоре зайтись идиотским смехом, и правая рука его слегка поглаживала рукоять револьвера.

Ребенок застонал, а женщина в ужасе поглядела на мужчину.

— Ну, как? — спросила она.

— Не может принять, говорит.

— Как же так?

— Да вот так. Принять не может, говорит, что нужно направление. Вы об этом знали?

— Нет.

— А должны были знать. Ну, что еще?

— И даже в исключительном случае они не…

— Погодите. Сейчас посмотрю.

Мужчина яростно сглотнул и подошел к окошку.

— Послушайте, молодой человек, я вам все объясню. У мальчика жар — потрогайте ему лоб, если не верите. Вот посмотрите, все документы у меня в порядке.