Читать книгу - "Поверженный разум - Хосе Антонио Марина"

1

Марта и Джордж — молодые супруги, воспитанные, ироничные и талантливые. Им нужно жить вместе для того, чтобы посвятить себя задаче каждодневного взаимного разрушения. Об этом рассказывает Эдвард Олби в книге „Кто боится Вирджинии Вульф?“. Перед нами история разумов, совершающих ошибки, поглощенных чувством неудовлетворения и обидами. Вернувшись с праздника, устроенного ректором университета, отцом Марты, супруги втягиваются в беспощадную игру, отчасти словесную дуэль, отчасти злословие. Она хочет продолжить выпивать, в то время пока они ждут гостей.

Марта. Ха-ха-ха! Налей мне еще… возлюбленный мой.

Джордж (берет у нее стакан). Господи! И ты способна столько в себя влить!

Марта (корчит из себя маленькую девочку). Я хочу пить.

Джордж. О боже!

Марта (круто поворачивается к нему). Слушай, голубчик, ты у меня давно под столом будешь валяться, а я ни в одном глазу… Так что можешь обо мне не беспокоиться.

Джордж. Марта, я давно тебя увенчал… Нет такой премии за мерзость, которую бы ты не…

Марта. Вот честное слово!.. Существуй ты на самом деле, я бы с тобой развелась…

Джордж. От тебя требуется только одно: держись на ногах… Эти люди твои гости, и… сама понимаешь…

Марта. Где ты там, я тебя не вижу… И уже давно — много лет тебя не вижу[33].

Язык, великая система общения и понимания, превратился в смертельное оружие домашнего разрушения. Восемьдесят процентов испанских женщин жалуются на то, что спутники их жизни мало разговаривают с ними. В Соединенных Штатах эта цифра достигает восьмидесяти четырех процентов. Печальное утешение. Ошибки коммуникации отравляют жизнь многим людям. Проблема тяжелая, потому что наш разум по своей структуре связан с языком, как и наша жизненная среда. Поэтому я всецело согласен с одним из моих учителей, филологом Эмилем Бенвенистом[34], говорившим: „Язык не только помогает общаться, язык помогает жить“. В действительности слово прежде всего помогает жить.

С появлением слова мир расширил свои границы. И более того, границы человеческого разума также расширились, так что он превратился в одну из сторон диалога с самим собой. Мы проживаем жизнь, разговаривая с окружающими, но также говоря и с самими собой. Мы задаем вопросы, мы обвиняем себя, мы рассказываем себе нашу собственную историю, мы приказываем себе. С кем я спорю, когда ищу оправдания своему желанию пойти поиграть в бильярд, вместо того чтобы продолжить писать? Этот внутренний разлом, эта личностная двойственность обязывают меня исследовать два разных случая:

1) ошибки в разговорах с самим собой;

2) ошибки в разговорах с окружающими.

2

Речь — одна из соединительных систем, служащих для того, чтобы унифицировать модули нашего разума. Ее интегрирующие функции многочисленны. Это великий инструмент исполнительного разума. Он „переводит“ то, что происходит в вычислительном разуме, он позволяет нам искать в памяти, строить планы, отдавать приказы себе самим. В одной из наиболее влиятельных книг по психологии прошлого века — „Планы и структура поведения“ Миллера, Галантера и Прибрама — мы читаем: „Наиболее разработанные нами планы подразумевают вполне осознанное использование языка. Внутренняя речь — это материал, из которого состоит наша воля“.

Две важнейшие функции языка — передавать информацию и влиять на поведение посредством просьб, вопросов, мольбы, приказов, угроз, искушений. Эти две функции реализуются не только вовне, но и по отношению к себе самому.

Похоже также, что наше сознание сплетено из слов. Это удивительное открытие сделал столь любимый мною Роджер Сперри, о котором я уже говорил. Для того чтобы лечить неконтролируемые эпилепсии, он испробовал хирургические операции, разделявшие два полушария головного мозга, иссекая нейронные пучки, соединявшие их, так называемое „мозолистое тело“. Внешне эта эффектная операция не вызывала никаких осложнений у пациентов. Однако более пристальное наблюдение позволило сделать вывод о том, что информация, поступавшая в одно полушарие, оставалась недоступной для другого. Вычислительный разум оказался разделенным, и каждая из его половин, каждое полушарие принимало решение и обрабатывало информацию самостоятельно. Но с какой из двух „личностей“ ассоциировал себя субъект? С которой из них он себя идентифицировал? Какая из них управляла его сознательным поведением? В каком из полушарий находился исполнительный разум? Конечно, в левом полушарии, так сказать речевом.

Речь позволяет нам стать сознательными и частично подчинить себе скрытые механизмы нашего вычислительного разума, который беспрерывно работает за пределами досягаемости нашего сознания. Фрейд сказал об этом очень выразительно: излечение происходит, „когда больного заставляют предоставить слово своим чувствам“. Молчание — вот что делает пациента больным. Именно язык позволяет сделать шаг от бессознательного к сознательному. В книге „Я и оно“ (1923) Фрейд пишет: „Различие между бессознательным и предсознательным представлениями заключается в том, что первое происходит на каком-то материале, остающемся неизвестным, в то время как у последнего (предсознательного) добавляется соединение с словесными представлениями“[35]. Поэтому фундаментальное правило психоанализа заключается в формуле „Скажи это громко“, которую Фрейд и Юнг использовали в своей переписке.

Прав ли Фрейд? Ведь и на самом деле „непроговоренная“ индивидуальность обедняет жизнь человека, делает его чувства более грубыми. Есть убедительные доказательства связи между речевыми затруднениями и агрессивностью. У большого процента детей, которых приводят к психологу из-за склонности к насилию, наблюдаются трудности с речью, в ряде случаев не выявленные ранее. На самом деле ученые обнаруживают у импульсивных детей неспособность внутренней речи контролировать поведение. А в книгах по психиатрии начинают говорить об алекситимии, неспособности человека распознавать и выражать свои чувства.

Без помощи внутренней речи наша индивидуальность остается невыраженной, неясной, смазанной. На нас давят эмоции, не получившие названия, которых мы не понимаем. „Не знаю, что значит такое, что скорбью я смущен…“ — жалуется Гейне в известном стихотворении[36], и я его понимаю. У нас есть потребность анализировать наши собственные чувства, используя те ресурсы, которые предоставляет нам язык. Благодаря ему мы можем обратить внимание на нашу собственную сознательную жизнь. Это орган рефлексии. Но здесь нас поджидают две опасности. Отсутствие интроспективного анализа делает разум импульсивным, грубым, непредсказуемым, но избыточный анализ, постоянное пережевывание одной и той же темы парализуют. Точную меру, как в этом, так и во многих иных случаях, определяет практика. Адекватным может считаться тот уровень самоанализа, который улучшает наши отношения с действительностью, увеличивает наши возможности быть счастливыми.