Читать книгу - "Зона обстрела - Александр Кабаков"

И обманутая, брошенная и опозоренная жена однажды тоже среди дня бежала, оглядываясь, по солнечной улице, оставляла незакрытой входную дверь в ту самую, где все началось, квартиру – чтобы соседская бабка не слышала открывающегося замка, когда придет ее женатый любовник, он входил беззвучно, и она лежала, упираясь ступней в ковер, а он иногда незаметно смотрел на свои часы за ее плечом – к трем надо было вернуться на совещание в отделе эскизного проектирования…

32

А то еще был случай: один молодой мужчина решил расстаться с девушкой, с которой до этого прожил три года.

Началось все с того, что он в метро увидел немного прихрамывающую брюнетку. Она слегка припадала на левую ногу, почти незаметно переваливаясь на ходу, – такое бывает либо следствием врожденного вывиха бедра, либо вылеченного костного туберкулеза. Он это знал, так как вся его семья занималась медициной, и дедушка-профессор, и папа, и мама, и все дядьки, и тетки-профессора. Только он сам в медицину не пошел, вовремя осознав себя слишком легкомысленным для этой суровой профессии, а занялся такой редкой вещью, как сравнительное страноведение (Или странное сравнивание? Забыл.), но кое-что из медицинских разговоров помнил, в том числе и то, что такая хромота часто необъяснимым (Или объяснимым? Тоже забыл, помню только, что об этом как-то упомянула тетка-профессор, один из первых в стране сексологов.) образом связана с повышенной против средней сексуальностью. Причем не только половое чувство самого калеки, не важно, мужчины или женщины, сильнее нормального, но также – это известно и из литературной классики – его привлекательность для других.

Что наш искатель приключений испытал на себе почти немедленно после того, как вышел из метро с новой подругой.

В течение следующих двух лет он продолжал это испытывать и узнал много нового про отношения между мужчиной и женщиной. Не только в его собственном – уже немалом к тому времени, заметим, – опыте ничего подобного не было, но и в рассказах живых людей или в кино ему не встречалось.

Например, несмотря на легкое увечье – действительно, вывих бедра, – она могла уместиться между ним и рулем его «восьмерки», причем ноги ее упирались в потолок, так что со временем на обшивке остались едва заметные маленькие следы…

Да, забыли сообщить: в метро-то он оказался случайно, аккумулятор сел. Будь оно проклято, отечественное автомобилестроение!

…или склониться под этот же руль, так что он видел только жесткие черные кудри, мерно и неутомимо двигавшиеся к педали газа и обратно…

…или провести на мокрой насквозь простыне – когда у них уже завелась арендованная комната в коммуналке и была куплена собственная простыня – шесть часов, не вставая, зато умудряясь сделать так, что все остальные, участвующие в процессе, не ложились ни на минуту…

…или прийти к нему в страноведческую (сравнительно страноведческую?) контору, быстро переложить все бумаги со стола на подоконник и управиться, пока не вернулся с обеда его коллега…

…или однажды в гостях, куда он, немного поколебавшись, привел ее знакомить с друзьями, на балконе, пока все отвлеклись на важные теленовости, рискуя вывалиться с шестого этажа вместе с гнилыми перилами и почти заглушая стонами орудийную пальбу, доносившуюся от телевизора… Друзья были вполне любезны, но звонить ему на следующий день не стали, ну и он не позвонил.

Закончила она пару лет назад техникум городского хозяйства и работала в префектуре округа инспектором. Лет ей было двадцать семь.

И вот на третьем году этого распутства она встречала его у подъезда сравнительного страноведения. Она часто так делала: стояла на противоположном тротуаре, ждала, пока он, попрощавшись с товарищами по сравниванию стран, отъедет, развернется за перекрестком, остановится и, перегнувшись, откроет дверь – и мгновенно вдвигалась на правое сиденье. Так она сделала и в тот день, но затем, вместо того чтобы по традиции быстро поцеловать его сбоку в угол губ и слегка прихватить небольшой, очень цепкой рукой низ ширинки в качестве приветствия главному члену их тройственного союза, – вместо этого она ловко развернулась в тесном пространстве и жестким маленьким кулаком въехала точно в то же место, в которое всегда целовала. Губа его мгновенно онемела, по подбородку потекла теплая кровь, а выходившие сослуживцы смотрели через дорогу на то, что происходило в машине их непутевого товарища, – такого они не ожидали, хотя и прежде встречали его с этой переваливающейся на ходу девицей, удивлялись ее жестокому и пустому лицу, зная его как парня мягкого и вполне интеллигентного, ну, женолюбивого, а кто без греха…

В общем, дело было в том, что она приревновала его к начальнице, доктору исторических наук и доценту, довольно интересной женщине около сорока, но, самое обидное, приревновала зря, честное слово. Просто несколько раз видела их выходящими со службы вместе, а выйдя в этот день, они еще и поговорили минут пять, а она стояла и смотрела с другого тротуара, как ты, сука, с этой блядью старой, проституткой ученой, манда уже седая, а туда же, падлы кусок, на палку просится, минетчица ебаная, ну, говори, хорошо сосет? Так она орала, и из машины все было слышно.

Но и это, и распухший на неделю рот, и несколько удивленные взгляды всей семьи, включая жену…

Как?! Разве не было сказано, что речь идет о женатом к тому времени уже почти десять лет тридцатипятилетнем человеке, и что жене его тридцать два, что она кандидат медицинских, конечно, наук, диссертацию делала под научным руководством его отца, а работала в области организации здравоохранения? Не сказал? Ну, забыл, значит.

Я вообще многое из этой истории забыл, ушло както, расплылось.

Да… Так вот, все это он готов был бы вынести ради того, что продолжало еще несколько месяцев происходить раз-два в неделю между ним и хромой хамкой. Но почему-то возникла в нем после того случая и постепенно стала расти скука, а вот уж скуки, оказалось, он вынести не мог. И все ее акробатические возможности, и способность испытывать любовное счастье непрерывно, по десять—пятнадцать раз на один его, и сама ее адская хромота, так притягивавшая его когда-то, стали скучны.

Со службы он стал уходить в разное время, то раньше, то намного позже, чтобы она не поймала. Научился определять, что звонит именно она, и не брал трубку, а коллега, сосед по служебной комнате, тоже научился определять и из комнаты на время угрожающего трезвона выходил.

Машину теперь ставил в соседнем дворе.

Короче, он ее бросил.

Она подкараулила его у дома тех друзей, на балконе у которых они однажды делали свое дело под телевизионную канонаду, и бросилась на него с небольшим кухонным ножом, но он успел отступить и захлопнуть за собой кодовый замок, а уже в лифте обнаружил, что рукав джинсовой куртки разрезан и торчат клочья и нитки. Потом она несколько раз звонила его жене и рассказывала, где и как именно он ее (хромую) ебал. Она рассказывала это также его отцу и один раз дозвонилась до той начальницы.

Беда ее была в том, что ей никто не верил. Возможно, если бы она не звонила, эти люди поверили бы и так, на основании собственных наблюдений, во все, что она рассказывала про него, – сослуживцы многое видели, отец сам в свое время был сильно склонен, а жена внимательно посмотрела на руль «восьмерки», когда он утром следующего за мордобитием дня подвозил ее к метро, наклонилась, чтобы ближе рассмотреть все в косом свете, вот что значит настоящая ученая, и вслух удивилась, что ему удалось так хорошо стереть кровь после того, как он приложился ртом об руль, резко затормозив, чтобы не въехать в какого-то чайника… Словом, они бы поверили, не звони она, и не ругайся матом, и не рассказывай такого, что, возможно, и бывает, да о чем никто и никогда не рассказывает.