Читать книгу - "Maxximum Exxtremum - Алексей А. Шепелев"

Давай возьмём —

потом ещё —

потом ещё —

ещё ещё ещё —

и — всё.

Это понятно, но ведь теперь… Если ещё выпить тут, пытался рассуждать я, то я просто не дойду до дома и Зельцер не уедет — она наверно и так уже не уедет… Да и Саша наверняка с ней увяжется… Короче, я был уже совсем беспомощен: не мог не только ходить ровно и действовать решительно, но и разветвлённо рассуждать — ясно одно: Саша меня забрал бы да и сопроводил домой, где мы бы ещё чуток выпили… Я не учёл лишь одного — Зельцер с нами одной крови. «Поедем ко мне», — сказала она. Я стал подниматься и прощаться, с ужасом представляя поход до дома, отмыкание замка, запах всякой дряни в неработающем холодильнике, поход за водой в колонку… «Ты что с нами не поедешь?» — в один голос удивились они. Зачем же я-то? — всё-таки кое-что я понимал, вернее, не понимал… «Нет, — сказал я, — я так сказать…» Но они не стали меня особо выслушивать и буквально под руки вывели к дороге ловить мотор.

Как я потом понял, им наедине ведь было б не очень комфортно — надо было б решать проблему личных отношений, проще говоря, трахаться, а назавтра думать зачем это было сделано, наверняка что-то значит. Зельцер очень именно этого и хотела, но при этом знала, что Саша — мягко говоря не очень, особенно насчёт «назавтра», и его нужно завлечь постепенно, незаметно — для этого даже и сорокет на тачку не жалко. Поэтому сегодня (да и всегда, друзья мои) куда как проще просто нажраться.

Великолепное изобретение — катать по Тамбову на тачках — пятнадцать минут и ты уже в любой его точке, даже самой крайней, такой как П***-ское — только флажки праздничные мелькают на столбах!..

Жилище её было не под стать моему — я знал, что она вроде живёт одна — мало ли чего можно ожидать — но, конечно же, всё было как и полагается: обычная нормальная однокомнатная городская квартира, а это уже о многом говорит…

С двумя портвейнами мы прошли на кухню, где нас встретила собака бультерьерской породы под славянофильским прозвищем Дуня. Я был приятно шокирован — с детства боюсь собак, изгрызших мне в те времена все ноги (а из сорока уколов половиночку не доделали!). Зельцер сказала, чтобы мы не боялись этой старой суки и не давали ей ничего со стола, потому как она будет выпрашивать. На столе меж тем возникли три цивильных хайбола с надписью «CAPRICORN» — мы тут же их наполнили, а также варёная колбаса, батон и банка кабачковой икры, из коих Зельцер как нельзя кстати принялась мастерить бутерброды. Как хорошо живут люди, подумал я. Холодильник — работает! А где сортир? Да вон, пожалуйста. Я помочился в нормальный унитаз, скромно смыл. На выходе столкнулся с Сашей. «Мавзолей, ебать!» — как пить дать так он отреагировал на то, что стены и потолок обложены чёрным кафелем. Какой насос, подумал я, и как я как man in black вписываюсь в интерьер!

На столе возникли ещё более невиданные вещи, свидетельствующие о крайней степени достатка хозяйки дома: тяжёлая бронзовая пепельница в форме бычьей головы, которую мы с Сашей сразу окрестили «бык-пропедевтика», огромная коробка спичек, куда их входило наверно целых полкило, и пистолет-зажигалка, весьма похожий на настоящий. «Только не направляй на человека», — не успела предупредить размякшая Зельцер, как Саша вскочил, схватив игрушку, направил её на меня и спустил курок. В момент щелчка-выстрела на него бросилась собака, каким-то неуловимым для пьяного взгляда образом выбив муляж из руки, так что если бы это было настоящее оружие, выстрел пришёлся бы в сторону. Под злобное урчание Дуни и её хозяйки Саша проделал этот трюк ещё раз шесть, затем успокоился.

Я был в неописуемом восторге сопричастности ко всем этим щедротам бытия и спешно заливал его эрзац-вином и заедал новодельными зельцеровскими «бутерами» (так она говорила). Одновременно с этим я расточал остроумнейшие — судя по удыханию слушателей — байки, распаляясь и захлёбываясь, вскакивая и представляя в ролях и на моделях. Единственное что мне мешало — собакоу. Оно смотрело в такие моменты неодобрительно, и вообще всё время её голова находилась у меня на колене — она тихо-утробно скулила, выпрашивая грустными загноившимися глазами, а я постоянно ей что-нибудь незаметно передавал.

8.

Автобусная остановка была рядом; мы стояли на ней и думали, что нас хотят избить ребятки, которые бухали поблизости. Меня всего пробивала дрожь, ноги подкашивались, я едва-едва стоял, вцепившись обеими руками в арматурины остановки. О’Фролов то сидел, то нервно вскакивал и выскакивал к дороге посмотреть, не едет ли что-нибудь. Я тоже выдвинулся в сторону проезжей части, держась, как за спасительную соломинку, за крайний прут. Смотрю и вижу (смотрю-и-думаю-и-в-тот-же-момент-вижу-всё-о-чём-подумал — потом осознал этот механизм): наша остановка, с которой мы ездили, когда жили на Осипенко-стрит. Смотрю, а он-то смотрит в другую сторону. Ты, долбак, нам туда ехать, кое-как выговариваю я ему, Тамбов — там! Он отвечает, что сам долбак, совсем уж не осознаёшь, вон наш троллейбус. Я говорю: вон, видишь, наша остановка, с которой мы с Лётки ездили. Он всмотрелся в вялые огни вдалеке и поколебался — мы не сели в троллейбус. Посетила измена, что он последний, и мы теперь тут останемся навечно! В этот момент на остановку на противоположной стороне подошёл автобус и я рванул через дорогу.

О’Фролов пустился за мной, вовремя настиг, не дав уехать.

Он силой тащил меня обратно. Я смотрел по сторонам и ничего не понимал: всюду виделись знакомые мне места, закоулки и дома, но как они попали сюда или я попал туда или… всё опять как-то менялось… «Блин», — повторял я, едва осознавая, что едва ли мог внятно и связно говорить. «Туда», — твердил благоразумный О’Фролов.

«Они хотели нас убить», — как будто и не я это сказал.

«Я знаю, — отозвался он, тоже очень глухо, — я слышал».

Благо, они уже уехали. Я стоял весь как на шарнирах, он меня держал, я боялся смотреть туда, но наконец решился — бросил взгляд, убедился и вновь рванулся к дороге… Затем обратно…

С трудом мы влезли в автобус, долбаный ПАЗик. Стоять было вообще невозможно, и я думал, что сдохну. Кто-то сошёл, и ОФ силой втолкнул меня на сиденье-лавку — с обеих сторон, совсем впритык, сидели люди. Это было очень плохо. Смотреть на О’Фролова напротив — на его растерянное, вертикально растянутое лицо, на трясущиеся руки и ноги, на ядовито-жёлтую курточку было невыносимо. Крайне нервозно я бросал взгляды на окна, потом опять на него — где мы? где мы?! — вся местность незнакомая!.. — SOS, Саша, помоги!..

Саша сам был сильно растерян и напуган — да он ещё и стоял!

Мужик, который сидел около меня, оказывается, был пьян и представлялся. Он крыл всех матом, грозил расправой, при этом резко жестикулируя и вальяжно облокачиваясь на меня — и похоже, ему оппонировала только бабка, которая сидела около меня с другой стороны. От абстрактного противника он всё больше переходил к конкретике… Весь автобус обращал на перепалку внимание — казалось, все так и лупятся на меня… Моё состояние было ужасным…

О’Фролов, как он поведал впоследствии, тоже был на пределе: он грешным делом подумал, что наезжают на меня: «Сжал клыки и кулаки, думаю: если только тронет Лёню — на хуй разорву! любого!» (Наверно, он единственный человек, кто так ко мне относится, то есть ценит, зная цену, и может действительно за меня убить.) Но мужик вскоре вышел.