Читать книгу - "Любовь к ближнему - Паскаль Брюкнер"

Но тут возникло новое препятствие: меня так мучил страх, что перед каждым визитом у меня случались всевозможные физиологические нарушения: холодели руки, начинались судороги и головные боли. Женщины не становились мне немедленно приятны, мое собственное тело не сразу приобретало нужное свойство. Преодолеть неуверенность помогали деньги, игравшие чудесную пусковую роль. То, что мне платили, перемещало меня туда, где были перепутаны обычные критерии дозволенного и запретного, неприятного и привлекательного. Деньги никогда не были моим светочем, я люблю их не больше, чем презираю; однако им присуща огромная преображающая сила, самое заурядное существо им под силу превратить в желанное божество. Страх был взаимным: в каждой своей «подружке» я обнаруживал один и тот же коктейль боязни и желания, взболтанный ожиданием незаконного и в то же время сладостного действа. Сначала женщина признавалась мне по телефону, что испытывает ужас перед нашими встречами, а уже через час оказывалась в моей постели с широко разведенными, как стрелки компаса, ногами и шептала нежности. В этом поведении не было ни капли лицемерия, а только доказательство внутреннего конфликта, мучившего и меня. Мне запомнилась тридцатилетняя журналистка из утреннего ежедневного издания левой ориентации, мать семейства, скучавшая дома и искавшая более пряных ощущений, чем она могла выловить в супружеской похлебке. Мне приходилось угощать ее по меньшей мере тремя бокалами вина, прежде чем она согласится на поцелуй в губы. Потом она злилась, проклинала меня, проповедовала моногамию и супружескую чистоту. После многонедельного бойкота она снова появлялась, изголодавшаяся, трясущаяся от отвращения к мужу, бросала мне в лицо денежные купюры и изъявляла готовность к самому разнузданному распутству, после чего опять предавалась угрызениям совести.

По способности к совокуплению я был обычным мужчиной, просто решившим превратить это в центр своей жизни. Я был послушным инструментом на службе моих возлюбленных, доступным существом, которое по своей воле берут и бросают. Я был готов бежать чуть ли не на свист, как собачонка. Я доступный мужчина, меня может иметь любая, пользуйтесь, приглашаю, я не ломака. Внизу живота у меня помещался моторчик, включавшийся при малейшем прикосновении, у меня была животная предрасположенность к этому занятию. Я не был скрягой: не учитывал времени оказания услуг и мог пробыть с одной женщиной несколько часов, если она этого хотела. Пока бедняга Жюльен резал себе вены и кромсал самого себя на лоскуты, чтобы оказаться молодцом на непонятно каком допросе, я дарил счастье. Однажды, сидя в кафе на углу улицы Экуфф, я понял смысл своей деятельности. Я любил квартал Маре, населенный новой продвинутой буржуазией, противопоставляющей священное мирскому, ешивы – чуланам. Как и все молодые люди, собравшиеся в этом периметре для жизни в соответствии со своими наклонностями, я тоже требовал права на безразличие, не желал, чтобы на меня обращали внимание. На банкетке напротив меня смазливая брюнетка в желтом кардигане взасос целовалась с каким-то хлыщом. При этом она вопреки традиции не закрывала глаза и улыбалась мне. Для нее это была невинная игра, а для меня стало открытием. Одаривать ласками одну и при этом обещать другой то же самое, если она сможет подождать, – таким стало мое кредо. Мои беспорядочные коитусы оставляли кильватерную струю бурной страсти, где каждая женщина могла сменить предыдущую и протянуть руку следующей. Даже если некоторые блистали ярче других, на них тоже распространялся закон сменяемости. О женщине, которую я сжимал в объятиях, я не мог подумать ничего более грустного, чем то, что она окажется последней: я желал ее пропорционально той, которая последует за ней. Я был фанатичным приверженцем принципа циркуляции, мне по вкусу была только серийная любовь, хотя не исключались ни привязанности, ни предпочтения. Я выкручивал женский пол, как живые губки, из которых текло сладострастие.

Магия обслуживания женщины – это доступность без мучений отказа, это наслаждение без гнета последствий. Контракт выполнен – и больше ни взгляда, ни слова. Мой голод подпитывался сам собой, я никак не мог насытиться и с трепетом ждал новых подарков судьбы. При веселом звуке дверного звонка внизу, предвещавшем новые чудесные волнения, мое сердце начинало колотиться с утроенной силой. Только по шагам на лестнице я мог набросать эскиз тела, которое мне предстояло обнимать: я слышал то легкое, но осторожное постукивание тонких каблучков, то скольжение со ступеньки на ступеньку кроссовок, то неуверенную остановку на полпути после тяжелой поступи, то мерные звуки плоских подошв, знающих, куда идти. Обычно последний лестничный марш преодолевался тише, словно посетительница избегала нескромного шума, пыталась привести в порядок мимику лица после утомительного восхождения. Когда раздавался стук в мою дверь, я уже испытывал эрекцию. У меня были уже не клиентки – вульгарное слово! – а феи, ангелы, и я оказывал им самый куртуазный прием. Я воображал себя проводником по райскому саду, пастырем, собирающим отбившихся от стада овечек и ведущим их верным путем. Я назвался псевдонимом Вергилий по аналогии с поэтом, провожавшим Данте из ада в рай. В любое время года я ставил на низкий столик блюдо со свежими фруктами: вишнями, мандаринами, манго, сверкающими, полированными, как детские щеки, яблоками. На столиках по обеим сторонам кровати стояли вазы, полные миндаля в шоколаде, трюфелей в пудре какао, имбирных палочек, печенья. Раз в три дня я покупал новый букет цветов, избегая слишком пахучих и пьянящих сортов. Я зажигал свечи и ароматические палочки. Зимой носики моих дам ярко алели. Окна были покрыты узорами инея. Я предлагал им грог. Каждый раз, когда в моей квартирке появлялась незнакомка, пусть всего на час, я чувствовал спазм внизу живота, горизонт расширялся, на меня проливался благостный свет. Мне нравились не сами женщины, а та ситуация, в которой они передо мной представали. В один прекрасный момент я вдруг понял, что могу страстно, жадно желать любую женщину, не боясь чувства вторичности. Это открытие сделало меня счастливым. Вся моя жизнь протекала в тех считанных сантиметрах, что отделяют рот феи от ее лона. После их ухода я вдыхал нежный, опьяняющий запах чувственного сражения, сбереженный простынями или покрывалом.