Читать книгу - "Еще один круг на карусели - Тициано Терцани"

Сколь мало мое, столь велико наше.

Незадолго до Рождества я уехал в свою гималайскую обитель. Мне хотелось пожить здоровой жизнью, поработать в тишине над этой книгой, вдохнуть полной грудью чистый воздух величественных гор. Мне пришлось расширить список «кусков меня», которым мне надо было «внутренне улыбаться» по утрам; несколько часов в день я проводил, сидя за ноутбуком на солнечных батареях. К моему вегетарианскому рациону я добавил травяной настой. За ним Анджела, менее скептически, чем я, относящаяся ко всяким «чудесам», ездила сперва в Гонконг, а потом на север Китая, где его производят. По мне, он не особенно отличался от уже известного мне настоя из «Заоблачного Гриба», но у него было серьезное преимущество: он был заряжен любовью Анджелы, ее готовностью помочь мне. Поэтому я пил его регулярно, без отговорок. И продолжаю пить до сих пор.

Снег, первые дожди, муссон, осень и снова снег. Время пролетело незаметно, и я, сам того толком не осознав, не ощутив особых перемен в своем состоянии, все-таки «вошел в историю медицины». Мне не дано знать, сколько еще осталось. Да это особенно и не волнует. Сейчас у меня есть другие проблемы, которыми стоит заняться.

Во-первых, я до сих пор не научился правильно относиться ко времени; я не могу ощутить, как Свами, что «мое» время на самом деле вовсе не мое, а оно — «для других». А как бы мне хотелось научиться такой щедрости!

Другая моя проблема — та, что я все еще отождествляю внутренний покой с одиночеством, свою внутреннюю гармонию с жизнью в горной обители. Отрешенность от мира приносит мне внутренний покой. Это означает, что предстоит много работы над собой. И я начал с упражнения, к которому тибетцы, суфии и многие другие прибегают уже несколько веков.

Растянувшись на земле, я гляжу в небо. По лазури, невесомые, плывут облака. Я выбираю одно из них, присматриваюсь к нему, отождествляю себя с ним. Еще немного — и я сам становлюсь этим облаком; невесомый, бездумный, бесстрастный, ничего не желая, ничему не сопротивляясь, никуда не стремясь, я плыву по бескрайнему небу. Ни дорог, ни цели. Я просто плыву, парю в воздухе, бесплотный, легкий, как облако. И как облако меняет форму, так меняюсь и я, потом начинаю таять, растворяться… и исчезаю. Нет больше облака, нет и меня. Остается одно лишь сознание — свободное, ничем не связанное, не знающее границ.

Я начал делать это упражнение у себя на перевале. Теперь надо научиться делать его где угодно: на лугу в Апеннинах, на террасе моего дома во Флоренции или хоть на обочине дороги. Мне уже удалось осознать, что тишина — внутреннее, а не физическое состояние. Если же мне удастся запастись впрок этим ощущением свободы от материи, я сделаю шаг вперед: повседневность перестанет казаться мне спрутом с тысячью щупалец, время перестанет быть «моим» и мне больше не придется прятаться в Гималаях, чтобы пребывать в мире с миром. Я стараюсь…

Так что же, это счастливый конец?

А собственно, что такое — «счастливый конец»? И почему у всех историй ему полагается быть? И каким должен быть счастливый конец у путешествия, о котором я только что рассказал? «…И жил он долго и счастливо»? Но так заканчиваются сказки, а в сказках все вне времени. В жизни иначе, тут рано или поздно время пожирает все. И потом, кто рассудит, что хорошо, что плохо?

В конечном счете, та болезнь, о которой я здесь написал, — была она добром или злом? А не все ли равно! Она была, и это главное. Она была и уже этим помогла мне, потому что если бы не болезнь, я никогда бы не совершил этого путешествия, никогда бы не задал себе столько очень важных вопросов — по крайней мере, важных для меня.

Это вовсе не апология болезни или страдания — а я, кстати, еще не испытал всего сполна. Это приглашение взглянуть на мир с другой точки зрения и не мыслить только категориями «нравится — не нравится».

И потом: если бы жизнь была сплошным удовольствием, то что это — благословение или проклятие? Наверное, все же проклятие, потому что живущий и не задающийся вопросом, ради чего живет, многое теряет. И только боль заставляет нас задавать вопросы.

И все же, родиться человеком — это истинное везение. В Пуранах, древних народных индийских притчах, рассказывается, что даже небесным созданиям, которым дано все, которые знают только красоту, добро и радость, приходится в какой-то момент перевоплощаться в людей, чтобы открыть для себя противоположности красоты, добра и радости и тем самым постичь смысл жизни. А испытать иначе, как на себе, не получится. Нужно самому через это пройти, чтобы понять. В противном случае слова останутся словами, которые сами по себе ничего не стоят, от них ни вреда, ни пользы.

Ганди знал эту истину и поступал сообразно с ней.

Однажды одна женщина привела к нему сына. Мальчику было пятнадцать лет, и врач велел ему отказаться от сахара — это угрожало его жизни. Но он никого не слушал, продолжая преспокойно объедаться сладостями. Мать надеялась, что Ганди сможет найти способ ей помочь. Махатма выслушал и сказал: «Сегодня я ничего не могу сделать, приходите через неделю».

Когда же они снова пришли, Ганди отвел мальчика в сторону и поговорил с ним. С тех пор мальчик к сладостям не прикасался. «Как же вам это удалось, Ганди-джи?»- спросили у него последователи. «Очень просто, — ответил Ганди, Великая Душа. — Я всю неделю не прикасался к сахару, сам понял, каково это — отказаться от сладостей, и, беседуя с мальчиком, сумел его убедить».

О, Ганди…

Незадолго до того, как его убили, кто-то спросил у него, какое наставление он хотел бы оставить в конце своей жизни. «Моя жизнь — это и есть мое наставление», — ответил он.

Очень и очень немногие могут подписаться под этими словами, и все-таки каждый из нас по-своему пытается как-то подвести итог прожитой жизни. Я иногда представляю себе круг. Вижу китайского художника с кисточкой в руке; вот он обмакнул кисточку в тушь и замер, сосредоточившись, перед большим листом рисовой бумаги; сознание его успокаивается, и, наконец, он, ощутив прилив вдохновения, одним широким движением руки изображает на бумаге круг. А иногда думаю о том монахе, учителе дзэн, который все смеялся и смеялся до последнего вздоха, так что даже самые преданные его ученики не смогли пролить ни одной слезы, когда он покинул наш мир.

И потом, зачем плакать? Смерть не всегда непременно плохая новость.

Сперва дорога из Дели в Алмору ведет через плоскую равнину, но потом начинает взбираться вверх, извиваясь по обрывистым берегам гималайских горных рек; и тут на пути неожиданно возникает небольшая долина. В долине притаился ашрам с ярко-красной крышей, он знаменит тем, что здесь когда-то нашел пристанище великий «садху», Ним Кароле Баба. Это был высокий, полный человек, живой и темпераментный; его простота и необыкновенные способности привлекли в ашрам десятки западных хиппи. Среди них был и Ричард Альперт, американец, преподаватель психологии, изгнанный в 1963 году из Гарварда вместе с другом и коллегой Тимоти Лири за эксперименты с психоделическими веществами. Рассказывают, будто Лири, чтобы испытать могущество Бабы и его способность контролировать свое сознание, как-то дал ему таблеток ЛСД. Возможно, там их было с десяток — и тот проглотил их одним махом без малейших последствий. Альперт принимает имя Рам Дас — «слуга Рамы» — и становится преданнейшим последователем Бабы. Свой опыт он описал в нескольких популярных книгах, которые изменили представление многих американцев об Индии и индийской духовности. Рам Дас рассказывал много историй о своем гуру, и вот одна из них.