Читать книгу - "Андерсен - Шарль Левински"

Её рвёт безостановочно. В промежутках между судорогами она хватает ртом воздух и стонет. Это звучит как примитивное пение.

Я пинаю её, чтобы она заглушила свои назойливые звуки музыкой, но она не реагирует на пинки. Кажется, у неё серьёзные проблемы.

Не начать ли мне уже беспокоиться? Если ей плохо, я ведь тоже нахожусь под угрозой.

Я ненавижу эту зависимость.

Я чувствую, как она всё больше впадает в панику. Её волнение захлёстывает меня, как первые волны наводнения. Я не могу от них оградиться.

Нет, не наводнение. Огонь, который распространяется. Мы – два дома, пристроенные друг к другу.

Встроенные один в другой.

Она боится. Я бы кричал, призывая на помощь, если бы тут был ещё кто-то. Но здесь никого нет.

А ведь кто-то должен о ней позаботиться.

В том числе и ради меня.

Следующий приступ. Ей совсем нехорошо.

Рвота прекратилась, но это не принесло мне облегчения. Наоборот. Я потерял связь с женщиной. Как будто кто-то перерезал телефонные провода. И на другом конце провода теперь никого нет.

Внезапная мысль: а может, дело совсем не в ней? Дело во мне?

45

Они меня обнаружили и решили убрать меня из обращения?

Мне становится худо.

Я чувствую себя отторгнутым. Вытесненным.

Грудная клетка будто перетянута ремнём.

Не то чтобы это было больно. Пока нет.

Чувство дурноты.

Я не дышу, я уже примирился с тем, что я не дышу, но всё равно у меня такое чувство, будто я задыхаюсь.

Мне требуется помощь.

При малейшем шевелении мне становится хуже.

Человека можно связать так, что при каждом движении он сам перекрывает себе дыхание. Им приходится лежать совершенно неподвижно, это им даже говорят, тогда с ними ничего не случится.

Но никто не может не шевелиться.

Тяжесть становится всё сильнее.

Должно быть, они меня обнаружили. Поступил сигнал, загорелся свет, загудела сирена, поднялась тревога, которая сказала им: «Тут один знает то, что ему не положено знать». Они прочитали мои мысли, не знаю уж, каким образом, они решили устранить поломку, ликвидировать бракованный продукт из обращения. Не допустить меня до появления на свет.

Так вот каково это ощущение, когда тебя стирают?

Я перестану существовать.

Женщина будет плакать. Будет корить себя. Винить в выкидыше.

Ну, хоть что-то. Я не буду полностью забыт.

Я никогда не был пугливым человеком, даже в трудных ситуациях всегда сохранялясность ума. Но теперь моя голова больше не функционирует. Мне хочется отбиваться руками и ногами, избавиться от этого чувства удушья, но я не могу шевельнуться. Больше не могу.

Это конец?

46

Какие-то звуковые сигналы, писк.

Голоса, которых я не понимаю. Они звучат глухо.

Снова писк сигналов. С постоянным периодом.

Нет, не с постоянным. Писк замедляется.

Замедляется.

Я не умер. Я спал. Если то был сон, а не обморок.

Всё ещё присутствует это паническое чувство. Горький привкус во рту. Я не могу его выплюнуть. Я отравился её страхом.

Я слышу, как она хнычет. Голос тоньше, чем я привык у неё слышать. Этот тон мне знаком. Так люди звучат, когда они сдались.

Она что-то говорит, но я не могу понять. Как будто мой слух стал слабее.

Весь мой организм стал слабее.

Я боюсь снова заснуть. Не знаю, будут ли у меня силы очнуться ещё раз.

Надо быть начеку.

Бодрствовать.

Я должен.

Мне снился сон, который я не могу вспомнить. Угрожающий сон. Из этого сна меня вытащил писк. Каждый его звук – болезненный укол.

Но я ему благодарен за это. Из этой череды писков я могу связать себе верёвку. Верёвочную лестницу. Бежать отсюда.

Я так устал.

Взволнованные голоса. Они говорят наперебой. Я не могу различить слова.

Мужской голос. Арно. Он кричит так громко, что его я понимаю. «Сделайте же что-нибудь!» – кричит он.

Другие голоса успокаивающие. По их тону становится ясно, где мы, должно быть, находимся: в больнице.

Значит, слабость всё-таки не моя собственная. Женщина тоже в этом виновата.

Она не имеет права заболевать. Она отвечает за меня.

47

Страх.

Когда я в последний раз был в больнице, другие боялись меня. Тогда я всё держал под контролем. Самостоятельно принял решение всё-таки ампутировать левую кисть, сам нашёл врача и назначил время. Всем участникам дал ясно понять, что с ними будет, если они когда-нибудь об этом проговорятся. То было неприятное вмешательство, но я был господином ситуации.

Страх означает: не иметь контроля.

Если женщина умрёт – а если я правильно толкую всеобщую тревогу, эта возможность не исключена, – если она не выздоровеет, я издохну вместе с ней. Без скорлупы яйцо не сохраняет свежесть.

Я могу только ждать. Ждать и надеяться.

На что?

Найдут ли они на сей раз мои воспоминания? Я не хочу ещё раз садиться на карусель.

А если садиться, то не со всем этим балластом.

Женщина, кажется, в беспамятстве. Они беседуют о ней, не выходя из комнаты. Мужчина и седовласый голос. Врач, как я понимаю.

«У нас две возможности, – говорит она. – Обе не радуют. Мы можем продолжать надеяться и ждать, что состояние пациентки стабилизируется…»

«Пожалуйста, – говорит он. – Пожалуйста, пожалуйста». Непонятно, с кем он говорит: с ней или с Богом.

«… или, – говорил седовласый голос, – мы можем прибегнуть к очень сильной химической дубине. Применить средство, которое всегда оказывает желаемое действие».

«Пожалуйста», – опять умоляет он.

«Правда…»

Что «правда»?

«Эта терапия опасна для плода. Вы должны быть готовы к тому, что ваша жена потеряет ребёнка».

«Мы не женаты», – говорит он.

Зачем он это говорит?

«Вы должны принять решение», – говорит она.

Он молчит.

При этом решение совершенно ясно. Ждать. Разумеется, ждать.

«Делайте то, что вы считаете правильным, – говорит он. – Пожалуйста».

48

И он вышел. Плача. Взрослый мужчина.

Какое-то время был слышен только этот писк, значения которого я не знаю. Тем не менее, у меня было чувство, что женщина, которой принадлежит седовласый голос, была ещё здесь.