Читать книгу - "Белый, белый день... - Александр Мишарин"

– Ну вот, теперь ты похож на человека!

И Павлик вдруг почувствовал себя почти счастливым.

– Не висни на руке. Сколько раз я тебе говорил? – не строго пожурил отец. – Ведь ты же не девочка!

– А вы с мамой хотели девочку! Даже имя ей придумали – Наташа.

– Так нам сказали врачи. Но вместо Наташи получился Паша!

Он обнял сына. И поцеловал его.

– А вы теперь не жалеете с мамой? А то была бы у вас Наташа…

– Ну что? Что ластишься? – Отец остановился. Пашка приник к нему и с отчаянием глянул вверх, прямо в отцовские глаза.

– А железную дорогу ты мне… пусть когда-нибудь… купишь? А, пап?

– Нет! – решительно ответил отец. – У нас нет таких возможностей…

– Ну когда-нибудь? – почти заревел от обиды Пашка.

– И не пытайся тут слезами… омываться!..

И все остальные детские уловки как-то сами собой погасли в их дальнейшем взрослом мужском разговоре.

– Эта чудо-дорога через несколько лет покажется тебе такой ерундой… Забавой для маменькиных сынков… – Они прошли еще несколько шагов, и отец продолжил: – Ты, Павлик, уже взрослый! – О Господи! Сколько раз к этому же взывала мама. Но отец произнес это первый раз. И совсем другим тоном. – Ты уже способен понять, как нам трудно живется. Особенно маме. Мы-то с тобой на всем готовеньком. Поели, поспали, ты в школу, я на работу. Всё у нас чистое, заштопанное, выстиранное. Завтрак готов, обед готов! Ты когда-нибудь ложился спать на голодный желудок? Вот… А я в твои годы, когда у тетки с дядькой жил… ой, как часто ночью живот от голода подводило!

– Я, когда придем, обязательно чего-нибудь перекушу! – почти весело, по-своему, понял Павлик отца. Он был сейчас рассеянным – в обычном, детском счастье… Жизнь их семьи – с какой-то взаимной нежностью (даже больше, чем любовью!), с надежностью – как-то естественно переливалась в его, Пашкино, совершенно удивительное, доброе будущее. Где будет место и матери, и отцу… Вот только какое? Это было для Паши как-то загадочно-смутно. И даже тревожно…

– Вот когда вырастешь, купишь такую же железную дорогу. Даже лучше!

– А зачем она тогда мне? Взрослому-то? Ты сам говорил…

Отец неожиданно и радостно рассмеялся:

– Да не себе! Своему сыну!

– Сыну? – засомневался Павлик. – А он что?.. Он обязательно будет?

– У меня же есть сын! Значит, и у тебя обязательно будет! Уж как ты его назовешь, этого я не знаю…

– Как тебя – Павлом! – выпалил Пашка.

– Ну что мы, Романовы, что ли? Не эти, а бывшие цари. Это у них были сплошные Александры Александровичи да Николаи Николаевичи.

– А у нас будут сплошные Павлы Павловичи! – уже почти с восторгом, по-детски радуясь чему-то необычному и даже таинственному в обязательном будущем, запрыгал по мостовой смеющийся Пашка.

Отец смотрел на него с тротуара, и лицо его вдруг потемнело. Он закрыл глаза… Смех и почти детский визг счастливого сына вдруг наполнили его сердце такой невозможной – одновременно с восторгом от самой жизни и в то же время – еле выдерживаемой – внезапной физической слабостью… Целую минуту он стоял молча, закрыв глаза, сжав губы… Освободил дыхание, расслабил мышцы… Пока снова не смог говорить… Ровно, спокойно, чтобы не испугать сына.

– Господи! Какой же ты еще младенец!

Павлик что-то почувствовал и прижался к отцу. Именно в это мгновение Павел Илларионович понял, что справился… Справился с настигающим его сердечным приступом.

– Па, тебе плохо?

– Кто тебе сказал? – смог улыбнуться своей обычной улыбкой Павел Илларионович. – Мне отлично! А вот рукав пальто ты где-то разорвал. Так и будешь ходить всю зиму? Небось опять на перилах ездил?

– Мать заштопает! – оптимистично бросил Пашка.

– А почему она должна штопать? Если ты набедокурил.

Павлик не понял.

– Но я же не умею!

– А ты умей!

– А ты научи!

– И научу! – не очень уверенно принял вызов Павел Илларионович. – Вот возьмем мою старую шинель, вырежем кусок понадежнее… И пришьем!

– Чем? Для этого же мамин «Зингер» нужен.

– А мы ее попросим! Для начала эксперимента.

– Она не даст, – засомневался Пашка.

– На колени встанем. Не ходить же тебе всю зиму с драным рукавом.

Павлик так ясно представил, как они с отцом… при вечернем свете, когда Анна Георгиевна обычно садится за свое мелкое рукоделье около старинной бронзовой лампы, надевает очки, и лицо у нее становится строгим и задумчивым… вдруг разом бухаются перед ней на колени!.. Представил растерянное, удивленное лицо матери. И понял, что отец всегда найдет выход. Ради него – Павлика!..

Они увидели, что подходит их трамвай. Как два сверстника, отец с сыном легко заскочили на открытую площадку.

– Не пойдем в вагон? – попросил Павлик.

– Конечно, не пойдем. Для солдат какой это мороз? – почти рявкнул Павел Илларионович. – Градусов десять! Не больше…

Он аккуратно развязал тесемки и опустил уши на Пашкиной шапке. Лицо сына стало пышногубым и круглым. А глаза – огромными и ярко-светлыми…

«Как у жены… У Анны Георгиевны! И даже немножко – как у Оленьки…»

На неделю надо было взять из больницы тетю Клашу.

Не потому, что ей стало лучше. А просто был такой порядок – больше двух месяцев подряд больная не могла находиться в стационаре. Ее отпускали домой. И если ей не становилось лучше, то госпитализировали снова…

Конечно, Павлик уже понимал, что за это надо было заплатить!

Продали мамину каракулевую шубу… Как-то неудачно – не по полной цене. Но деньги нужны были сразу. Тут уж не поторгуешься!..

Тетя Клаша лежала на кушетке, покрытой огромным ковром. Он закрывал часть стены, заделанную дверь к соседям, накрывал кушетку и спускался до самого пола! Такой ковер, конечно, очень пылился. Его выбивали на дворе раза три, в основном зимой, на снегу. Никаких пылесосов тогда и в помине не было. Тетя Клаша кашляла и старалась как можно меньше доставлять хлопот сестре.

– Бедненький ты мой, – обнимала она Павлика слабой, похудевшей и пожелтевшей рукой. Он чувствовал ее шершавые, горячие губы на своей щеке. В губы целоваться запрещалось. Говорили, можно заразиться.

Анна Георгиевна почти каждый день ездила на Тетеринский рынок – маленький, но самый близкий. Покупала курицу, свежие овощи, иногда даже виноград. От проданной шубы еще оставались какие-то деньги.

– Ты виноград-то лучше ребятам отдай! – еле слышно говорила тетя Клаша. – Им-то полезней…

Под словом «ребята» подразумевались не только Павлик и его двоюродный брат Ростик, который с недавних пор поселился у них. Говоря про виноград, больная, конечно, в первую и главную очередь имела в виду своего Сережу.