Читать книгу - "Прокол (сборник) - Валд Фэлсберг"

Лицо чужака серьёзно. Он мне больше не кажется просто бытовым идиотом. А вдруг всё-таки конкретный диагноз? И этот сенсибилизатор… Ну и мимо! Не помню, что это значило, но уж точно — и не в ту сторону. Какое-то усиливание ощущений… Все наоборот. Сенсибельный… Сенсибилиот… Сибилла, вот кто ты!

У меня была одноклассница Сибилла. Знаточка по делам гороскопов, экстрасенсов и пророков. А тело её и впрямь предоставляло всякие увлекательные повороты. Пока в иссохшей плоти Сибиллы отдых искать не испытываю ни малейшей тяги.

— Так вот я, с вашего позволения, живу, — Сибилла смиренно заключает. — Зарабатываю годики. Ведь такая уйма людей, которые лишились бы целых недель, лишь бы скорее пришло какое-нибудь непримечательное, дико ценное по-ихнему событие. Не говоря уж о более тяжёлых недугах. Порой я выигрываю себе отрезок жизни даже на автовокзале от нетерпеливого мальчишки, ожидающего свою избранницу. И счастье его настигает скорее, и скорее уходит, и остаётся лишь похмелье, и все довольны.

— А что вы делаете со своей… — даже не знаю, как сказать, — со своей номинальной жизнью? Той — отведённой Божком. Не уходит ли она в бессмысленных поисках? Где только вам не приходится шляться, чтоб наткнуться на очередного утомлённого жизнью!

— Да! — Сибилла выдыхает, явно удовлетворённый моим вопросом, которой иначе, наверное, риторически задал бы себе сам. — Так напишете обо мне? Я всё расскажу. Вам останется лишь вплести меня в сложный сюжет.

Я пожимаю плечами. Сибилла, видимо, воспринимает это как соглашение.

— Ну естественно, найти было нелегко. Я освоил применение ресурсов, но они оказались слишком разбросанными. Что делать?

— Искать концентрат, — я недалёко вывожу.

— Прелестно! Назовём это так. Назовём так этот дворец страданий, — он кидает рукой в сторону белого коридора за спиной. — Поначалу давалось нелегко. Пришлось всю жизнь подстроить под больницу. Я сменил квартиру. И работу сменил. До того на заводе работал. Химик я, с вашего позволения. Вот уже много лет — здесь. В лаборатории. Да, да, и вам я анализы делал. Я всё знаю о больных. Мне надобно знать. Ибо я есть вы. Та часть вас, которую вы сами не хотите. Дни я обычно провожу как все. В основном ночи… Ночами я сплю в палатах. Тяжёлых больных предостаточно… Пустых ночей не бывает. Три-четыре часа за ночь я выигрываю точно. Да ведь ещё роды! Не сомневайтесь: есть много женщин, отказывающихся от мгновений прихода их ребёнка. Бывают очень тяжёлые… Иной раз я выигрываю аж шесть часов. Поверьте, я — единственный рожающий мужчина на свете. И часто. Так — раз в неделю. Большинство женщин рожают реже, — Сибилла долго и благосклонно улыбается. — И роды настолько просты! Позы однообразны: боль рожениц я могу засосать даже из-за стены.

— И как? Много лет выиграли?

— Гм… Не считал. Ну, свои четырнадцать месяцев за год проживаю уж точно. Без пустой нитки. Все полные. Вы ожидали чего-то более ошеломительного? — Сибилла опять улыбается, на этот раз так по-матерински. — Разумеется, большинству людей не велика разница — двенадцать или четырнадцать…

Изначальный сарказм во мне перемешался с сочувствием.

— Спасибо, — я говорю. Отодвигаю остывший суп. Уж как-нибудь перекушу что-то попозже. Оказывается — пока Сибилла меня раздражал, я чувствовал себя намного лучше. Теперь, когда этот полуумок вызвал во мне жалость, охватила усталость. — Мне как бы пора…

Сибилла глубоко впитывается в меня глазами.

— Вы всё ещё считаете, что не стóит писать обо мне?

— Обо вас… — я лихорадочно вычисляю, как вежливее увильнуть. — А скажите, пожалуйста… Я так и не понял, чьё тело в действительности кашляло: кислотоглошье или ваше?

— В действительности? — Сибилла сожмуривается. — В моей действительности кашлял я. А в вашей — он. Все рефлекторные действия остаются в его теле. Только он их не чувствует.

— А это кидание по постели? Кто кидался?

— Якобы… Гм… — Сибилла сжимает зубы и задумчиво бормочет. — Якобы я… По крайней мере, он на моём месте… Он на своём месте кидался бы.

— А вы?

— Вы не ответили! — тон Сибиллы становится почти приказывающим.

— Мне пора идти.

— Вы не уйдёте! — он резко возражает. — Вы ещё не поняли, что от меня-таки не уйдёшь. И добром и не поймёте, коль упорно считаете меня идиотом!

— Псих, — я выплёвываю и резко вскакиваю… М-м-м! Не стоило. Пальцы словно клешни сжимают край стола. Как мне это… Как меня это задолбало! Когда же это уймётся!

Чувствую, как кровь капля за каплей покидает лицо. Счас выбьется холодный пот. Зачем я вставал… Присесть бы… Осто… Осторожно. На этот раз, похоже, так скоро не про… Нет, может… Кажется, всё-таки отпускает…

Сибилла! Чего стоишь напротив меня трупобледным? Чего ты стоишь бледным?! Чё ты мнёшь край стола?!

— Прочь, тварь! — я ору. Столик не тяжёлый. Ложки, кружки, суп — всё крушится. Сибилла рушится вспять. Ноги стола, ноги Сибиллы, туман…

— Никогда! Никогда я не напишу о тебе! — я реву, падая. Или просто реву от боли, без слов, а сам… В действительности настает тишина, а в моей действительности всё ещё грохочут мои невысказанные слова:

— Никогда в жизни!