Читать книгу - "Порою блажь великая - Кен Кизи"

— Так что, Малой? Теперь Нью-Йорк тебе вроде как дом родной будет? Всякие эти… музеи-галереи… и всякое такое прочее? И все эти миленькие школьные мышки — так к тебе и липнут, к такому крепкому парню из северных лесов?

— Ммм… Погоди… я…

Генри смеется.

— Так и есть, Лиланд… — Размеренно гребет. — Так и я мамку твою заполучил… Эти девчонки с Востока моментом голову теряют… при виде такого здоровенного красавца лесоруба… ты уж спроси ее, коли не веришь.

— Ммм… Э, я… — (Ты уж спроси ее. Ты уж спроси…)

Голова мальчика запрокидывается, рот открыт.

— Что с тобой, сынок?

— Э-э… я… Ммм… — (Бессловесная насмешка звучала в каждом ухе, кроме ушей старика: «Ты уж спроси ее…» — эхом повторяющаяся молитва, обернувшаяся заклятьем.)

— Что с тобой, спрашиваю? — Генри бросает весла. — Опять приболел, что ли? Пазухи заложило?

Мальчик зажимает рот ладонью, стараясь совладать с голосом, стискивает пальцами слова. Он мотает головой, мычит сквозь пальцы.

— Нет? Может — может, тогда укачало? Утром ничего такого не кушал?

Он не видит слез, покуда мальчик не открывает лицо вновь. Он, должно быть, и не слышал отца. Генри качает головой:

— Видать, что-то чертовски жирное слопал, коли эдак тебя развезло.

Мальчик не смотрит на Генри — он вперился глазами в брата. Ему кажется, будто и говорит с ним — Хэнк.

— Ты… погоди… еще! — Мальчик выдавливает из себя угрозу. — Ммм! Мм, Хэнки, когда-нибудь ты получишь за свое…

— Я? Я? — Хэнк щерится, вскидывается. — Да твое счастье, что я не свернул твою цыплячью шейку! Потому что, сказать по правде. Малой…

— Ты погоди пока…

— …кабы ты не был таким сопляком и кабы я узнал, что ты…

— …я не подрасту!

— …узнал такое вот дерьмо — наверно, я б даже не возбухал, раз она…

— …пока не вырасту, чтобы…

— …а от тебя то же вранье…

— Что? — старик Генри своим возгласом гасит перепалку. — О чем — во имя всего святого — вы болтаете?

Братья уставились в дно лодки. Лоскутное одеяло замирает недвижным пестрым холмом. Наконец Хэнк смеется:

— А, наши с пацаном терки. Дела житейские, верно, Малой?

Тишина склоняет голову мальчика к робкому кивку. Старик Генри вновь берется за весла, внешне успокоенный, гребет; Хэнк бормочет, что лицам, подверженным морской болезни, следует избегать жирной пищи перед лодочной прогулкой. Мальчик сдерживает слезы. Он стискивает челюсти, презрительно отворачивается, устремляет взор на воду. Но лишь после того, как прошептал:

— Ты… — скрестив руки, с видом человека, излившего все, что было на уме и на сердце: — Ты… только… погоди!

Он хранит молчание весь остаток пути — и в лодке, и в машине, до самого вокзала Ваконды, даже когда они с матерью садятся в поезд, а Хэнк жалует их комическими «пока» и желает «всех благ» — мальчик хранит такое мрачное, трагическое и мстительное молчание, будто ему, а не старшему брату выпало ожидание.

И, сознавал ли то Ли, нет ли, он действительно ждал двенадцать лет — покуда не пришла открытка от Джо Бена Стэмпера из Ваконды, Орегон, в которой говорилось, что старик Генри повредился на руку и на ногу, выбыл из строя, а потому с лесоповалом вроде как завал, и, чтоб уложиться в срок по контракту, им нужен еще хоть один работник — еще один Стэмпер, само собой, — чтобы профсоюз не просочился, а ты остался у нас один-единственный вольный родич не при деле, поэтому что скажешь, Ли? И если думаешь, что тебе такое по плечу — добро пожаловать к нашей колоде…

А внизу — приписка тем же карандашом, но почерком увереннее, напористее: Наверно, ты уже подрос достаточно, Малой!